Сибирские огни, 1984, № 12

Один из светлых дней Егорка подрастал на стыке двух столетий, не зная и не умея помышлять о том, что несет ему и' всему его народу цивилизованный двадцатый век. Он не знал, что тысячи безземельных и безлошадных молодых, парней из России и Сибири уйдут в Америку. Отрываясь от родной почвы, они будут копать там уголь для , задымленья великих городо.в и для ковки стальных машин-гигантов, которые внесут свой грохот и скрежет и на мирные русские пашни. И не случится ли то, что и из вольного сибир­ ского пахаря машины сделают опять раба и смерда? Но жизнь великого народа — великая и многоводная река. Она заковывается льдами в зимние морозы,’вздымает и ломает их весною, пополняет воды ливнями лета и осени и высыхает только в песках пустыни или на болотистых равнгиах. Но коль скоро и в песках и на болотах появится китайский ли кули или египетский феллах, он, и в просмоленном холстяном ведре; наносит влаги на свою полоску' или выроет колодезь и примитивным древним способом, при помощи осла или сола, на­ качает воду, чтобы и в пустыне вырастить его насущный хлеб, и накормить детей, и утвердить звенья непрерывного крестьянства. Вот почему крестьянство, даже бедное, не вооруженное великой техникою современности, переживает века и будет вечною основой жизни и надеждой всего, стоящего на краю погибели, человечества. С грехом попола'м и с горе.м вперемежку отпахались мужики, кто за неделю, а кто и раньше, перед троицей. . Была ли тягловая сила, не было ли силы, всходы яро­ вых посевов ждать не будут. Всем им свое время, и они должны созреть в таком порядке, чтобы первым жать ячмень, а перед тем не упустить покоса. Но и траве надо дать время вырасти да еще разделить общественные луга каждое лето равно­ мерно, по числу душ, так, чтобы кому в прошлом году достался плохой сенокос, нынче он мог бы получить по жребию получше и на новом месте. А и опаздывать нельзя, осоьбенно с уборкой ржи. Поспевает она почти что вместе с ячмене.м, а чуть- чуть перезр% 1 ьа — дунет ветер и зерно осыплется. Значит, взялся за пахарский гуж, так вЫ'Дюживай и поспевай. С сохой и с опрокинутыми боро^ьами, с колодой для корма; с мерой для зерна, с логушкой для дегтя; со всем накопленным за ш.есть недель на пашне скарбом, на двух телегах, на пяти лошадях — две из них чужие — со стригунком без повода и с резвым жеребеночком у брюха кобылицы-матери, с обеими собаками. Цыганом и Булькой, с Егоркой на первом возу, с Миколкой на другом,— тронулся Мигрий со своих первых распаханных, частью уже позеленевших полос пашни домой, в село. Никогда еще родное село не казалось' для него таким приятным на вид, когда, поднявшись из долины речки Таловки, он увидел его перед собою. Слева, первыми краснели и желтели холмы отвалов брошенной руды над огороженными шахтами (чтобы корова или лошадь не упала в залитые водой глубокие бездонные провалы). А дальше, налево, блеснул позолоченный крест церковки, вместительной, но невысо­ кой, потому что колокольня стоит в углу ограды, на столбах. Митрий истово, сняв картуз, перекрестился. Есть за что поблагодарить бога: больше трех десятин для себя, полторы десятины для шахтера, доверившего пару лошадей, и полдесятины — долг за Булануху; значит, шесть, с лишним десятин за шесть недель, дай бог всякому вспахать, заборонить. Правда, Ивану хлеб посеял на его земле и его семенами, но старался Митрий для него усерднее, чем для себя. Земля не соврет: если мелко вспахать и плохо заборонить, вместо хлеба вырастет бурьян — что люди скажут? По обе стороны села, с севера и с юга, стояли высокими серебристыми щитами тополевые рощи. Приятно было и на них_ смотреть. Когда и разрослись так высоко? От лютой бури с обоих концов защищают все село и Митриеву избу. А за рощами, вправо и влево, зеленеют сопки. Между ними текут ручьи, изви­ ваются знакомые тропинки. Вон потихоньку с одной из сопок спускается стадо коров. Та-м есть две дойных да телка, да двухлетний бычок самого Митрия. Слава тебе госпбди! Устал Митрий, осунулся. Лицо и шея потемнели от загара, борода и волосы в пыли, но. он весел и доволен. Поправил картуз, с усмешкой взглянул на Егорку, потихоньку затянул песенку без слов тоненьким, бабьим голосом. Елена встретила пахафей с ведрами на коромысле, в подтыканной юбке, босая.