Сибирские огни, 1984, № 12

ленькую ее и крутобокую, как трет она аккуратно смычок прозрачным смоляным кусочком канифоли. И лежал на спине, уставив глаза в потолок, в мягкие бирюзовые узоры. Звук шел упруго: неожиданно; неправдоподобно как-то вблизи. Слов­ но опусти вниз руку — и пальцами затронешь лохь^атенькую теплую его гривку. И ширился, и кружил уже в груди позабытый снежный во­ сторг, и это опять заходил он на свой знаменитый прыжок. Вираж, въезд, взлет! И нет, нет, не шлепнуться ему на сей раз. Он... он будет те­ перь с Катей, и будет, будет, будет у них теперь отныне жизнь. О, скри-и-ипка! О, юная душа. Осипшей, вздрагивающей ей... внимал. Споткнувшись, она подымалась с оцарапанных коленок и несла, несла дальше в розовых детских ладошках то хрупкое и серебристо-пре­ красное, что вроде и было-то всегда на белом свете, да вот запропады- вало куда-то на беду. Да, да, думал, разгоняясь по ледяному решаю- шему этому кругу, все помнят и чувствуют его в душе, а потому только понимают еще и жалеют порой друг друга. Прости меня, Катя. Прости меня, Аким. Простите, юность моя и жизнь. Я стану, я буду... я еще вер­ нусь к себе. Играй, играй, девочка! Пусть небо за окном серенькое и низкое, пусть зябнет бурая трава на припутейных холодных полянках, когда-нибудь все равно придет весна и сухие мертвые ее травинки вновь нальются зеленью. И потом снова осень, и опять, опять сызнова весна. И так и надо, так и надо.