Сибирские огни, 1984, № 12

покажут. Этаьсое что-то.;, о чем ты и не догадЫваешьс-я. А?! Ох, глу­ пость! И листья вон не киснут уж по асфальту, как давеча, а подсохли, собрались аккуратненько в кучи и тоже ждут. Тоже словно довольны; вот, дескать, и нас, счастливых, скоро сожгут. Вспомнил, кстати, глядя на кучи, что и ему сегодня предстоит убирать в своем дворе, и обра­ довался, заулыбался аж, задвигал ноздрями; жизнь, жизнь, все равно, язвиё в корень, жизнь! — Ффа! Ффа! Ффа! — раздалось вдруг сзади. Оглянулся. Рядом стояла та женщина в зеленом пальто и быстро­ быстро шевелила беззвучным ртом, гневно на него время от времени взглядывая. В землю словно, а потом на него, опять в землю, опять на него. Вчерашний смертный страх прихлынул на мгновение к сердцу, пролился горячей струйкой в кровь («Что это? Что это она?..»), но тут же, слава богу, и прошел. На горле женщина держала два грязных пальца, а под ними (заметил) блеснуло железо, да, да, никелирован­ ное железо, и он догадался: это трахеостома, металлическая такая специальная трубочка для воздуха. Штука, которую ставят при раке, кажется, горла. Потому и голоса нет, из-за трубочки. И успокоившись, посмотрел на бабу внима'гельней. Д аж е принагнулся, заглядывая в ли­ цо ей: чего ты, милая? Но взгляд его будто ожог ее. Неловко, на залатанных курьих своих ногах она отпрыгнула от него и опять испу­ ганно-быстро, захлебываясь, залепетала. Изуродованное горло, не слушаясь, не соединяясь с разевающимся ртом, выталкивало с сипом «ффа, ффа, ффа», а где-то еще далеко, где-то, наверное, в желудке, странно и страшно (или это чудилось ему?) рождался тоненький, мелкой рябью вздрагивающий голосок: «...такой замечательный... пфа... красивый... пфа... хороший...» Казалось ему, или слова сами склады­ вались в мокром этом сипе и свисте, но только воздух рвался, швыркал в трубке, а женщина трепетала, не'могла остановить свою муку, и все оглядывалась, словно ища поддержки, словно он хотел убить ее, будто знала про него что-то ужасное, невозможное, нестерпимое больше знать. Люди отворачивались, женщины, старик, пацан какой-то, раска­ чивающий в вытянутой руке рюкзачок, кто-то даже улыбнулся; вот, мол, дает, бабочка, а он, Аким, вдруг понял; она ненормальная! Рак глотки и метастазы в мозг. Или еще что-то. Мало ли... Рехнулась от боли или от страха, а он... он тут ни при чем. Ни при чем. Она любого могла испугаться. Ну да, уйти, не мучить человека! Уходи. Уходил, а сзади все неслось: «ффа, ффа, ффа». А что, если (усмех­ нулся он про себя), если она и в самом деле знает про него? Про жизнь его, про девушку эту Женькину. Если про всё — всё? Все равно, все равно. Шел, и улица была чистой и радостно какой-то пустой. Промтовар­ ные магазины еще не открывались, он шел мимо и гляделся в их витри­ ны. Глядел, как идет мимо и глядит в витрины. На шее шарф, на плечах плащ. Джентльмен как джентльмен. Чего испугалась дура- баба? Провел рукой по подбородку, побриться бы вот! — а 6 универ- мажной витрины из-за гнутого стекла чернопроборный изящный мане­ кен делал ему легкий танцевальный жест рукой. Ну что, сбацаем, мол, Аким Алексеевич, роки-шмоки? И снисходительно, подлец, улыбался. «Ничего, ничего...» Утро, он идет по улице, и все равно, все равно, черт подери, это было утро! Купил себе у входа в универмаг два пирожка. «Мяса мно-оого!» — никому и как бы всем сразу взволнованно говорила толстая продав­ щица в белом, поверх фуфайки, халате. Ничего себе, между прочим, баба. Быстрой красной замасленной рукой накалывала сморщенные коричневые пирожки на здоровенную двузубую вилку, заворачивала «в бумажку» и подавала. Захотелось проверить ее насчет «мно-о-ого», но тут же про это забыл й съел пирожки незаметно для себя. Все равно ведь хорошо, думал. Чувство жизни не от фактов ее идет, а от биоло­ гического сопричастия! Во! И засмеялся. На солнышко смотри, на 60