Сибирские огни, 1984, № 12

ревьев, и снег на ней, и плывущие эти фонари во тьме, и луна сквозь ветки березы во дворе его. Старались ребятки. Остановись, останови­ тесь, пожалуйста. Мгновение! И лицо его. Женино, и лицо. Вот оно: водой под солнцем, лесом на рассвете, костром из высохших белых веточек... И хватит, хватит уже. Иди-ка лучше, девонька, в ванную... в душ... Под горячие — ф-ф-струи. На стене от висевшего на вешалке вафельного полотенца чернела тень — волчья голова, только в профиль. Даже кончик языка торчал между челюстями. Здорово, серый! И извини. Горячая вода: размокать и распускаться, холодная — возвращать­ ся и твердеть. Смотрела, как бежит водичка по рукам. Мой друг Потом покинул меня. Но мы играли с ним В те года. Мы книги читали вдвоем. Полотенцем досуха, до красной кожи, и на кухне потом, что там у нас на сегодня? Да... легкий ужин: чай, сыр. И черепаху священную тоже покормить. Ешь, милая. Ешь, черепашка! Да не растратятся чело­ веческие наши чувства! Отрезала ей яблока. Он приедет, думала, при­ едет, приедет, он к ней вернется — обещала же колдунья Холоднова. Р-раз! — треугольные челюсти выкусили треугольник. Отлично! Кожи­ ца у яблока крепкая,— чтоб, оторвать откушенный кусок, животному нужен упор. Придавила панцирь к полу. Р-раз! Оторвала, оторвала, слава богу. И еще, еще. ... В ту ночь ей снилось: весна, запах налившихся, готовых уже прыснуть почек и дорога, ленточкой от воздушного змея повисающая в пустоте. Мостик тот, и береза. И будто б кора у березы под рукой холодноватая, гладенькая, а под нею гудят, забраживают соки, и это все опять весна, это все начинается сначала. По ленточке-дороге идет Женя, он в вельветовой курточке, он берет ее за руку, и они идут вместе;., идут, идут, а дорога все не кончается и не кончается впереди, и это и странно и страшно, а по бокам дороги ничего нет, и от этого еще веселее и жутче, и она изо всех сил сжимает горячую плотную Женину ладонь. И так она рада, они идут, и это Женя, и как хорошо! И вдруг это уже не он, а тот — Аким, он превратился,— и ужас, ужас дрожью по ногам и усталость, и вот уж она плачет, ей так жалко себя и Женю и как они шли, и Жени теперь нет,, и она знает, его не будет больше, и это тот, Аким, гладит ее теплой рукой по голове: не плачь, не плачь, бедная моя собачка, не надо, не надо тебе плакать. Проснулась и лежала. Глядела в темноту. Слабенькая, беспомощ­ ная. Ждала, когда утихнет внутри этот дождь. А если, думала. Женя и впрямь не приедет больше, не вернется если? Никогда! Да... Там, на отсвечивающем голубой эмалью подоконнике, сидела огромная серая лягушка, под нижней челюстью шевелился белесоватый нежно-мягонь- кий пузырь; НИ-КВА-ГДА! Лягушка, квакнувшая 'в ночи. Мучали, бы­ вало, таких на физиологии на втором курсе, -науку изучали: возбу­ димость, проводимость... НЕ ПРИЕДЕТ,— запрыгала по подоконни­ ку,— НЕ ВЕРНЕТСЯ! И кожа мерзла на лице, сжималась пупырышками, словно лягуша эта прыгала уже не по подоконнику, а по 6е телу. Влажными перепончатыми своими лапами. ТЫ СТАРАЯ,— ква-ква-ква,- ОН СЕБЕ ДРУГУЮ НАЙДЕТ, ОН ПОСЧИТАЛСЯ С ТОБОЮ. ОН ВЕРНО, ВЕРНО ПОСТУПИЛ! НИКВАГДА!! Сидела в постели, гляд-ела на блестящий от луны подоконник, а на полу, ^сак вода в источнике, шевелились круглые серые тени. Тоже как лягушки. Нет! Что-то нужно было сделать. Сейчас же. Сию же минуту. Зажгла торшер, нашла по справочнику телефон телеграфа, набра­ ла. Странно было набирать номер среди ночи: виновато. Трубку долго не снимали, девушка дежурная, наверное, спала. Однако лягушка перепрыгнула уже на кровать и выглядывала теперь