Сибирские огни, 1984, № 12

свою — оператором п /о № 7, как подписано в книге жалоб под словами ььсДорогая Екатерина Ивановна! От всего сердца, от всей души...;^ 0-о-ох! И что там на почте оперировать? Входящие, выходящие, дебет, кредит? Или это у бухгалтеров «дебет»? Ну да, а на почте оператор, наверное, телеграммы принимает: ДОЕХАЛ ПРЕКРАСНО ЦЕЛУЮ ПУСИК. А может, к лучшему все? Думать начнет Холоднова, страдать, выстра- дывать... выстрадает себе понимание жизни, а? Господи, да на что ей это понимание сдалось? Зачем? Она и так. Плакать да молчать ночи на­ пролет, терпеть да надеяться — кто еще-то сможет? Ты? Нет! Сама-то «дорогая Екатерина Ивановна» не сможет, куда ей! Холодновой ро­ диться надо. Сразу. Богом придуматься. Такие ни жаловаться, ни пре­ давать не умеют. Не получается у них. Господи, ну зачем же, зачем ей страдать? И тут... это было что-то вроде видения... показалось, представилось, прозрелось — по лестнице вниз к приемному покою будто бы соступает молодой слесарь Холоднов, а маму свою, Холоднову, несет высоко на руках. Лицо у него закрытое для чужих и спокойное, каким и должно оно быть у сына, несущего свою мать на руках, а у Холодновой слезы под очками: «Вот, девочки, какая я теперь, вот какого сына мне бог по­ слал, девочки!» И кивает-то она всем, и улыбается, и ничего, ничего, можно еще жить. Женя уехал первым утренним автобусом, на шесть сорок. Она сама его и посадила. Потом операция, и вот домой... Нет, не сразу домой: зашла еще в лес и побродила немного с краешку. Березы по вершинам, до пояса, а иные и полностью стояли желтые, медные, золотые, поджа­ ристо-светло-коричневые. У невысоких меж ними кустиков листья похо­ дили на кленовые, только поделенные на три отдельных листочка с ко­ роткими крепкими стебельками. Они были багряно-красные, почти ма­ линовые, и сливались в запутанно какой-то избыточный, но продуман­ ный орнамент, в ликующую роскошную паутину; хотелось подойти и опустить туда лицо, чтобы утонуть в их запахе, в нежной их роскоши. Одно дерево, зеленое у ствола, дальше к периферии становилось жел­ тым, а потом даже красным. И были деревья совсем облетевшие и чер­ ные— это были липы. Над лесом пролетел пузатый, тяжеленький, словно летающий ящер, вертолет и не испортил картины. Будто он тоже был живой. Шла домой дорогой, которой два дня назад возвращалась из леса с Женей. Снимала с юбки малюсеньких серых ежиков. Какая-то хитрая трава распространяла таким десантным способом цепенькие свои семе­ на. Листья тополей, росших вдоль дороги, были, оказывается, не желтые вовсе, а пятнистые. Пятна зелени среди желтого или пятна желтого сре­ ди зелени.... Ах, все равно!— думала. Шла и наступала на них сапогами. Недалеко от дома у обочины валялся мертвый ворон. Ветер подни­ мал большое черное крыло, топорща перья, и издалека на миг показа­ лось, что птица еще живая. Машиной ли стукнуло его, пацаны ли из рогатки? И дома, чтобы успокоиться, затеяла-придумала себе стирку. Оста­ лась Женина рубашка (сама же попросила ее оставить) и простыня, на которой они спали этой ночью, добавила к ним еще что-то, и вот при­ думала, чтоб как по правде, чтобы уж не сомневаться. Да и не сомне­ валась теперь. Если бы девять лет назад на даче той на речке Чемров- ке, где жили с Женей после возвращения его с моря, где они так оба мучились, если бы ей сказали тогда, пообещали: погоди, Катенька, дай срок, будет, все у тебя еще будет, и лучше еще, чем ты в шестом классе себе заказывала,— она поверила бы.- И когда закрывала за собой тихонечко калитку, а Женя, глупый, родной, спал, ничего не подозревая, и после, когда уехал в Москву, а она стояла на мокром перроне, и в прошлом еще году, и позавчера... и до самой смерти — будет, будет, будет! Всегда одно и единственное это будет. Будто бы 54'