Сибирские огни, 1984, № 12

и насто5(щая. Пвд, пил свою воду.... Дотянулся. Умер и воскрес. Соеди­ нилось. Земля и Небо. Ева и Лилит. О господи, да если бы не воскрес, если б только умер,.все равно все было бы справедливо и правильно. Все, все. Но он не умер, а остался жить. Он целовал ее. Брови, уши, пальцы, глаза. Он нюхал кожу ее, солоноватую, сладкую, волосы ее пах­ ли родным, невозможным пахли пристанищем,— родник плоти, родник родимой плоти,— и теперь, думал он, жить он будет в ней, при ней, она и есть его дом, пристанище его, прибежище, и кончилась, кончилась одинокая убогая его дорога. Пахло свежестью, водой и воскресеньем. Мама всегда мыла пол по воскресеньям. — А у меня твои письма лежат,— сказала Катя.— Про Азорские острова. Да, да... г Есть, есть, стало быть, в жизни Золотое это Сечение, и если я даже потераю его теперь, думал он, я уже не смогу забыть. К а т я Холоднова под маской мычит, мотает круглой головой, м-м, м-м, маму, что ли, зовет, бедная, а потом, утомившись, засыпает с мокрыми щеками. Тихо в операционной. Только аппарат наркозный: туф-ту, тыф- тф,.туф-ту. Левая нога Холодновой, вернее, культя ее, покрыта просты­ нею, а правую они с Козловым вертят-крутят — влево, вправо, вверх. Мажут: спирт, йод, снова спирт. И вот здесь еще, показывает Козлов, и вот! Верно показывает, правильно (Катя уважает его «мужской» ум), да вот не показьгаал бы?! Наметила линию, две отвислые (нижняя по­ больше) губы нарисовала и скальпелем с тихим нажимом ,в обвод. То­ ненький скальпелей, .востренький, хорошо им работать, легко. Обвела, меняя наклон. Соединила. Козлов «поле» подает. Молча. Молча — зн а ­ чит, претензий нет, а то б не заржавело,'высказал, не тот человек, что­ бы не высказать. ■Вообще-то ампутировать много ума не надо, ломать — не строить, но все может быть... операция ж! Кровь капельками, как рассыпавшиеся бусы из рябины, реденькие, совсем мало капелек. Да потому, конечно, и операция, чуо мало. Кровь к нижним отделам не проходит как следует, и ткани начинают умирать. Умирают и болят. Сиди ночью и три свою ногу руками. И никто точно не знает, почему. Было раньше мнение, что это от курения-де, куришь и вот сосуды от никотина сужаются. И Холоднова в самом деле до соро­ ка лет курила; но есть ведь и некурящие с эндартериитом, а есть и ку­ рящие без. Смерть придет, сказала как-то одна больная бабуся, причи­ ну найдет. И правильно, правильно, так оно и есть. Нога упала в тазик. Тазик наклонился и остался так, внаклон. Это и было то, с чем надо было справиться. Справилась. А Козлов сказал: «Ну вот! Обрубили бабу». Потом зашили рану, заклеили. Сняли простыню, левая культя сан­ тиметра на четыре длиннее правой. А вся Холоднова метр тридцать теперь. Козлов ушел в перевязочную, а она, обрубившая, осталась пока в ординаторской. Чаю заварила. Представила себе: ползет Холоднова на четвереньках. На кухню, в туалет. На стул влезает. На кровать. Нет, не получалось.! Кто-то другой, незнакомый, призрак, тень, выдум­ ка ее... и не ползе'т, а мелко, ненужно как-то дергается. Нет! Живая Холоднова лежит там, в пяти отсюда метрах, за белыми дверями опера­ ционной, и спит еще, и впереди у нее еще проснуться. И что же... это? Как ей, Холодновой, дальше теперь жить? Водку, что ли, пить? Книжки читать? Поздновато, поди, с книжками-то. На работу бы ей, на почту