Сибирские огни, 1984, № 12

Чан, водка, селедка. Все общее. И не спрашивали и не слушали толком, каждому знай свое выкрикнуть. Но по сути-то — суеты ему и хотелось, видимо. Снова положил ее, Катю, в кошелек, кошелек в сундук, сундук в подвал, а ключ от подвала потерял, забыл где-то, притворился (снова притворился), что забыл. Зато нашел себе на этих сборищах жену, кра­ сивую девушку, с красивыми ногами. Не зацапанную, не залапанную. Переживал, вишь еще, чтоб такую. Особенно было важно даже. Пере­ брался к теще, и вовремя, потому что общежитие все-таки надоело. Ж е­ на училась в балетном училище, молоденькая еще, заканчивала, и когда закончила, из-за него, из-за его учебы в институте, ее оставили в Мо­ скве, а когда закончил свой полиграфический он, из-за театра ее — его. Эту штуку они еще до свадьбы сообразили, сообща. К тому же у буду­ щей тещи помирала как раз мать, старая старушка, жилплощадь про­ падала и пропала бы, коли бы не он тут как тут. Так что и он был ну­ жен, а не только ему. Жена оказалась ничего, не злая. И работать их в училище научили. Могла. Теща тоже энергичная, московская, тоже как бы работяга. Устроила его с ходу в издательство, хоть и внештатником пока, но сно­ ва куда ему и хотелось. Вообще вдруг начало везти. «Потащило!— сказал^бы морской друг Миша. Будто Катя была якорь, а тут вот те­ перь открылся путь. Фарватер. Рисовал. Вставал в четыре утра и рисовал, пока все спали. И хорошо было! _Потом все на работу, а он опять. За уши оттаскивали в первое-то время. «Обед, обед, обедать пора...» А какой тут обед! Живое тут из неживого. Твор-рчество, понимаешь. Нащупывал, выискивал. Каждую мысль в двадцати вариантах, в тенях, с обводочкой. Вылизывал. Осво­ бождал. Ну-ка, освобождал, ну-ка! А так? А эдак? Хорошо получались мужики. Кучерявые, мосластые, с худыми в клетчатых морщинах шея­ ми. Дед мужик, и другой дед мужик, и отец, по сути, хоть и инженер городской, тоже был мужик. Отчего ж не поучиться-то? И в издательст­ ве оценили: добросовестный Горкин, толково рисует, вникает в «чего от него хотят». И на выставке — первой тогда для художников-иллюстрато- ров — его отметили. В двух журналах две заметки, даже можно было гордиться. Матери отослал журналы, пусть порадуется. Пол из досок, три по диагонали доски, и три мужика. Кучерявые само собой, мослас­ тые. Стен нет, утвари тоже, а изба будто есть! Видно ее. Чувствуется. Это и есть Тайна художника, писал автор заметки. Как по спинке его гладил. А после, поостыв, сам вдруг понял: как раз главного-то в ри­ сунках его и нет — лиц! Лица у него не выходили. Отсутствовали. Вме­ сто них бороды, носы, равнины и плоскогорья. Дыры даже. Тогда-то и понял по-настоящему, когда про избу свою прочитал. Хоть и гордил­ ся, хоть и отослал журналы матери. Сначала, горячий еще, бросился; счас-счас, ну-ка, ну-ка; бумаги одной с полкомнаты перевел. А после сообразил: не получится! У него не получится. Именно. Он второй. Он иллюстратор. Дай ему идею, он ее примет^ пластически ее выразит, с тенями, с обводочкой,— да и то если идея достаточно жеваная. А сам он... сам он еще и не начинался. Потому и в полиграфический, поди, по­ шел, чуял: не до Джиоконды ему теперь. Обидно, конечно... Но ничего! Понял и успокоился. Нет, и не надо. И так ничего. И с ребенком было примерно то же. Жена поначалу хотела, давай, давай, заведем масенького (с карье­ рой у нее не пошло), и теща морщила уже глазки: давайте, ребятки, д а ­ вайте! Но он выдержал. Нет! Не знал даже точно почему, но чувство­ вал — нельзя! И выдержал. Выдержал, и тоже успокоилось все. Не на­ до, ну и не надо. Может, и правильно. Не очень-то, мол, и хотелось. Ж е­ на бросила свой кордебалет, набрала в Доме культуры шесть групп (три «балет», три «танцы»), и пошло дело. И машину тебе пожалуйста, и квартиру кооперативную. На кухне вечерами совещались; теща, тесть| 50