Сибирские огни, 1984, № 12

...Итак, он вернулся с моря. ■ ■ - . — Здравствуйте,— сказал.— А где Катя? И вышла Катя. Худая и тяжелая изнутри, как сырая сосна. — Поедешь? Поглядела черным, помолчала. А потом собрала желтую черепахо­ вую сумку, и на тридцатом автобусе они уехали на отцовскую дачу. Его отец позволил им там жить. Вечерами на качелях свет со второго этажа... У дверей старые ма­ мины босоножки и яблони шевелят,из темноты своими листьями. Радо­ ваться бы, да не радовалось что-то, не верилось, неясной тревогой пря­ талось в саду. Днем Катя читала, лежа животом на гамаке, грызла большие розовые яблоки, мамину гордость, а он то качал ее гамак, то уходил куда-нибудь по реке смотреть на рыбаков. И все строил планы, все «как теперь они будут жить...» Вместе с родителями молчаливо бы­ ло решено: скоро они с Катей поженятся, а пока до начала учебного года в институте (ему разрешили восстановиться), пусть поживут здесь, «проверят свои чувства». Иногда он целовал Катю, и она не противи­ лась, хотя ей, он видел, это было не нужно. Да и сам он не очень к ней приставал. Опять начал сильно волноваться и хоть теперь он был уж не мальчик из девятого класса и многое для него стало проще, но все равно, все равно, думал, раз такая любовь, лучше и вправду обходиться пока, и пусть, пусть. Спали они отдельно, и все было «чисто», а впере­ ди... и тут он все-таки щурился, изо всех сил стараясь забыть то, что с ними случилось. И это-то и было, наверное, уматыванием в сторону, то есть слабостью. Подлостью, по сути. Потому что, уматывая и за ­ крывая глаза, он затаивал на Катю нехорошее, потому что прощать можно только до конца. Ему не хватило тогда силешек, перед ним не было тогда моря и розовых от солнца голодных чаек, и Он поверил сво­ ей ближайшей хитренькой мысли: время-де пройдет, и все наладится, время — лучший лекарь, и что все перемелется и будет вполне употре- бимая в пищу мука. А потом приехали родители, погостить, как они ска­ зали, убрать яблоки и — «Ну, как вы тут устроились?..» — пообщаться с будущей невесткой. За ужином отец налил мужчинам по сто граммов, а мать молвила: «Женя у нас и всегда был особенный, а теперь... (она не то хотела сказать), а вы, Катенька!..» И заплакала, не удержалась. Катя смотрела в тарелку, а мать потом поправилась: «Вот уберем ябло­ ки и испечем на свадьбу пирог. Так, что ли, Катерина?» Он не рассказы­ вал матери, что с ними случилось, но мать знала. Может быть, вычисли­ ла. Ведь все его «море» легло на ее плечи. Он не винил мать, когда на другой день ранним утром Катя сбежала от него с черепаховой своей сумкой, оставив записочку: «Не могу. Прости». Во сне он слышал, как стукнула, за ней калитка. На сей раз документы из института он забирал совсем. Декан по­ жал ему на прощание руку и сказал: «Ну что ж». И уезжая, он звонил тогда Кате с вокзала, и она прибежала в тапочках с черными помпошка- ми на тот перррн. ' Вот и все. И снова ему повезло. В Москве поступил, куда и хотел,— в поли­ графический, на графику. Рисунки его морские понравились. Кто бы мог подумать? В'общежитии поначалу тоже было хорошо. Леонардо—конструк­ тор, Джиоконда его — не поэзия. Первые два курса только и делали — разговаривали. Что же, если не поэзия-то? — Инженерная загадка, ша­ рада в светотени. Любил Джиоконду, но соглашался. Нравилось, что никто не ахает по чужим рецептам. Интересные были ребята... И он тоже не молчал: «Культура есть, накопленные человечеством ответы на главны^ вопросы бытия!» Выразил. Потом, позднее вспомнил: мысль-то Акимова! Правда, почему ж только на главные? На все, на все, что бы­ ли заданы. Но здесь неважно было, чья мысль. Всё — всех. Братство! 4 Сибирские огни № 12