Сибирские огни, 1984, № 12

— Ну вот что,— сказал (бог его храни!),— езжай-ка тм,' кореш, в Ригу. И объяснил — про море. • • • • • • » « « Е С : В РБФР (Рижская база рефрижераторного флота) инженер по приему на работу даже и улыбнулся: в море? Запрос, значит, на харак­ теристику в институт, где числился студентом, запрос на справку от те­ рапевта в поликлинику, где жил с мамой, с папой, а пока, пожалуйста, зубы будешь лечить и учиться. На матроса второго класса. И не на­ деялся, что так повезет. Характеристику могли не прислать (академ в институте был не оформлен), но прислали. И справку из поликлиники тоже могли, но тоже прислали. ' Учился пока в школе матросов и писал письма: матери и Кате. А потом вышли. Ах, как это было! Море, море... синяя вода. Фиолетовое, аквамари­ новое, зеленое, голубое (там и начал снова рисовать). Месяц шли только по Балтике. Пролив Вельд. Швеция. Дания. Норвегия. Мир бо- о-о-оль- шой! Северное море, и дальше, дальше. Ламанш. Англия, огни городов... Доброе утро, джентльмены! Привыкал. Привыкал к качке. К простору. Ко всему теперь новому. «Здравствуй, Катя! — писал. — Я привыкаю к мысли...» Нет, нет, пока не так. Рвал, писал опять, опять рвал. Ребята сочувствовали, хотя скрывал вроде свою историю. Тут, на судне, как в маленькой деревне, знали друг про друга все. Д аж е и вида не делали, что не знают. Хитрил поначалу сам с собою. Работал до одури. Рассчи­ тывал задавить в себе. Давил, задавливал, кидал в трюме пустые пока бочки. И как-то ночью, месяца через полтора пути, не смог больше ле­ жать и вылез из ящика наверх. Отражающийся от луны край моря вдали и сама луна, голубым обмылком скользящая сквозь полосы сва­ лявшейся ваты облаков. Луна падала и падала сквозь них и никак не могла долететь до воды, а по морю, пропадая в ложбинах меж волн, тянулась голубая лунная ее дорога. Он стоял и курил у подвешенной на правом борту шлюпки, нечаянно вдруг словно поняв и шум воды, и тиши­ ну темной этой беспредельности. Словно собственное его прошлое и бу­ дущее превращались в это море, словно время раскрутило наконец свою пружину и стало пространством. Память оживала и тухла маленькими тоже морями-озерцами, в них плескалась, чмакая, настоящая живая голубая вода, а он не вспоминал, не пробовал пить эту воду, он только обрадованно знал, что она есть. И потом, когда начало оживать вымерз­ шее за ночь небо, когда он увидел оранжево-розовую вполнеба и вполмо- ря зарю, и потом краешек чистого красного круглого солнцв, встающего прямо из воды, он догадался, что его самого, может быть, и нет еще на белом свете, а зато есть море, солнце и весь сейчас мир, прекрасный, как боль рождения... Не надо прятаться и убегать от себя, думал он, потому что^как бы ни было, а мир этот есть. И темная вода, хлюпающая о покрытый зеленой слизью борт, и маслянистые, отяжелевшие от ноч­ ного мрака волны, и сияющий светом горизонт, и тугокрылые налетев­ шие откуда-то чайки, фыркающие от свежести и злого голодного утрен­ него счастья. Стоял спокойный и бесстрашный й смотрел, как восходит над морем солнце. И потом, дальше маяки у французского берега и «щемящей бы ве­ черней романтики,— писал Кате,— а надо быть злым, надо быть здоро­ вым и сильным...» Четыре часа со своей вахтой метал на палубе боч­ ки, на четыре спускался в «ящик». Ящик — это такое личное как бы купе, где вместо верхней доски у боковой стены — занавесочка. И свет (лампочка висит на длинном скрученном шнуре над головой), и мож­ но даже читать. И книги были. «Дон-Кихот», например. «Где же ты, моя синьора? Что не делишь скорбь со мной? Или ты о ней не зна.^ ешь? Или я тебе чужой?» Хорошо! А про щемящую вечернюю романтику — вранье. Все было хо­ рошо. Была боль, но утихла, как в больном зубе, и больше он от нее не прятался. И когда она утихала, жил как все люди. Что было, тем