Сибирские огни, 1984, № 12

и опять захотелось обнять ее, спрятать в- себе,.., такие стали у нее глаза. Храбрая маленькая девочка с корзиночкой и сто один вокруг волк. «Скрывать, убаюкивать, волосы гладить...» И вспомнилась поче­ му-то жена, улыбочка ее, когда врал ей про «творческую командировку на Урал», про поглядеть на родимые, мол, места и проч., и у Кати ведь тоже,— подумал,— тоже, наверное, кто-то же есть, а там, в больничном дворе, когда она бежала к нему по асфальту и ветер развевал ее халат, то, сиявшее неожиданное счастье, да, да, оно показалось ему, оно было просто так, понавыдумывалось, потому что очень уж им хотелось, что­ бы оно было. И... не выдержал. — Аким говорил,— сказал,— понять Истину — значит согласиться на гибель.— И добавил, потише:— Правда, давно говорил, лет десять назад. И отвернулся. • Говорить про Акима, да вот так еще, было ниже пояса. Ниже пояса удар. Женщине. Кате. Выговаривая «Аким», чувствовал: не надо, нель­ зя, но говорил уже, и замирало серце, и пусть,— думал,— пусть! Нет, она не вздрогнула. Нет. — Аким?— переспросила. Аким. Ничего он ей, Кате, оказывается, не простил, все он помнил, и ни­ чего, ничего не собирается прощать, благородный человек. Такой ока­ зался великан. Проходили как раз мостик над речкой-ручейком. В тумано^^ю ком­ нату их попала березка, внаклон росшая у берега. Белая, тонкая, в неж- но-желхой листве, и веточки у нее висели вниз, затупленные на концах, как человеческие пальцы. «Плакучая береза, подумал он,— может, по­ том нарисую». . — Значит, я не могу понимать Истину,— сказала Катя.— Мне жить нравится!— и засмеялась. «Что же это, что же с нами происходит-то?»— думал он. Он совсем запутался. И опять шли молчали. — А впрочем, не знак^!— Катя улыбнулась и махнула рукой.— Иногда, черт с ним, думаешь, с этим вашим миром... Катись все! Ага. И опять засмеялась. А он послушал. Смех ее стал глуше, но еще красивее, показалось ему, чем раньше. Из самой откуда-то глуби, и чистый, девчоночий и вместе женский. — Ты его видел?— спросила она. (Его — это Акима). — Видел. — Ну и как он? Постарел? И смотрела в глаза, мужественная женщина. Прямо. Ничего мне не надо, думал он; только бы ее, только ее. — Да нет, не сильно. Красивый такой же. Здоровый. Деликатный. Водку с ним лили. ' Молчала. Молчала о чем-то. — Знаешь,— сказал он, стараясь поестественнее.— Я дул}аю, вино­ ватых вообще нет. Каждый сам себе наказание. Глянула. Не то благодарно, не то недоумевая; не понял. И как-то вдруг потух внутри. Устал, что ли. — Или все виноваты,— как бы про себя выговорила Катя. И тут же спохватилась:— Кроме тебя. Тут уж он усмехнулся: ну, ну. Знала бы она. — Пойдем назад.— попросила Катя. Почувствовала, что он потух. И повернули назад. Комната из тумана двинулась в другую сторону. И тут вспомнилось, по-видимому, из-за «кроме тебя», выражение лица, с каким входил он, бывало, к художественному редактору, к на­ чальнику своему и работодателю, вспомнился фальшивый благообраз