Сибирские огни, 1984, № 12

т е о р и и (и о н -ПО возможности сними ознакомился)» по которым с со-, вестью жить получалось как бы выгоднее, чем без нее. Но как-то ясно было, с точки зрения выгоды, лучше-то все-таки без. Без нее Ну, а стало быть, зачем? За-а-а-а-ачем? Не понимал. Отказывалс% понимать. Завязывал глаза черной тряпочкой. Раз, два, три, четыре, пять, я иду искать. Ну, да, это и получился его способ завязывать себе глаза. ...В институт идти отказался, как мама Лена ни упрашивала. В армию пошел. Себя ли так боялся, предчувствуя, или, может, насилия над собой хотелось для индульгенции, тоска ли. Но — пошел. В общем,! пошел. С тем мама Лена и провожала его, остриженного, со старого зе ­ лененького вокзала, с тем и плакала, стараясь улыбаться; с тем и маха­ ла желтенькой своей косыночкой. Ну, а вот и армия. Па-а-адъем-мП И кросс в противогазах, и шуточки в курилке, и редкие письма от матери, частые от мамы Лены. В обед ешь мясо, а после кашу, потому вдруг мясо потом не успеешь, вдруг тревога? И свежесть по утрам, и строевой строем шаг, а в воинские праздники марш под духовой дивизионный оркестр, под зависающую в тишине с оттяжечкой барабанную дробь: тррраррам, тррраррам, тррра- рраррарррррам-м. И в первую же увольнительную, гуляя по незнакомо му городишку, ввязался в историю. Прямо На улице двое молодых людей догнали у водосточной трубы третьего, и тот, который походил сбоку на добермана-пинчера, ударил в живот; Хорошо ударил, точно. Парень у трубы согнулся, и, приоскалившись, доберман ударил его с подпрыгом еще: снизу, в незащищенное наморщенное лицо... Потом, когда ввязался, их оказалось не двое, а пятеро или шестеро; за углом располагалось злачное местечко, и они все были оттуда. Двум-трем он сразу же попал, остальные растерялись от неожиданности, а перед тем, как загремели по улице милицейские свистки, он успел зацепить увильнувшего поначалу добермана. Сержант Колодочкин, прибывший по вызову забрать рядового в часть, был в искреннем восхищении. Он, как выяснилось на обратном пути, сам когда-то боксировал в первом среднем, и они с рядовым Мокшиным, получалось, одновесы. «Дисциплина и порядочек», страшившие маму Лену за ее Акимуш- ку, как раз и понравились в принципе больше всего. Приказы, брат, не обсуждаются, а начальник твой получше знает, чем любое твое «унутреннее чувство». Подполковник, писала о муже мама Лена, звал его к себе в танко вое училище; содействие обещал («...раз уж все теперь у нас в семье военные!»), и соблазнительно было б, и зарплата ведь, и обмундиро вание... а? Хоть фальшиво звал подполковник,— мама Лена тут, ясное дело,— да можно ж отвращение-то и преодолеть! Зачем же не преодо леть, если зарплата и обмундирование? А? А? С преодоления-то б и на чал. Карьеру. Однако ж не смог. Пока что. Не дорешилось знать еще. Держался забор. Отказался все-таки от танкового училища. Вежливо. Зачем же, написал на имя мамы Лены, беспокоиться? Не нужно. Ему вполне под ходит служба в войсках связи. И опять же в увольнительной как-то набрел на местный мясо комбинат. Собственно, и не на комбинат даже, на подъездные к нему