Сибирские огни, 1984, № 12
V и опять представилось; холод, фонари... листочки-тряпочки на сы- ь ром асфальте... бр-р! Нет, неохота. Она давно отошла от него, смотрела в окно. Золотые птицы так и встопорщили перья. Задумалась понимающая нежность. «Квартиру отберут...» Раньше, в забубенные еще годы, в ресторане, после отгре мевшего веселья, он любил пригласить на танец самую толстую в зале женщину, самую чтоб самую, и молча — танец. И сдержанность, и зна чительность, и как бы тайная на лице печаль. Танго, танго, разумеется. И что ж? Ни у одной, самой пузатой, не зародилось на свой счет ни малюсенького сомненьица, ни такусенького, ни разу. Верили! Д а , да, с ней, именно с ней-то и мечтал танцевать он всю свою жизнь. Осталь ные, до него, все, все, кроме него, просто ничего в ней не понимали... Слаб, чего уж, слаб человек. Легко ему себя нйдуть. Песня еще была в те годы; «Танго мое, мой дар Карине, непокорной синьорине...» Ну вот и закончилось танго. Непокорная синьорина глядит в окно, где раскачиваются облетающие сентябрьские деревья. Она решает его судьбу. Решает судьбу. «Квартиру отберут...» Квартиру отберут, пло хая, конечно, полуподвал, но с ее полуторкой был все же для обмена вариант, а... втроем тут тесно, лучше уж вдвоем. И если он даже оста нется дворником, все равно меняться, выходит, нельзя, квартира-то, получается, служебная. Следил, как шли эти мысли по отраженному в оконном стекле широкому ее лицу. Словно электрические буквы над старым зданием горисполкома; ПРОИЗВОДИТЕЛЬНОСТЬ ТРУДА ВОЗРОСЛА... Нет, видно уж, обождать еще надо. Авось вдруг кто-то получше подвернется, не дворник, она ведь молодая еще. Ясно, ясно, читал он. Раз-любила, разлюбила назад. Все! Вопрос закрыт. Все коты остаются при своих масленицах. Ах, тоска-то какая, господи боже мой. Прямо тоска. — Ба! А кофе-то! Да, да, кофе. Быстрая струйка выпрыгнула из-под вздувшейся бурой шапки и забегала-зашипела шариком ртути по горячей плите. Ладно, не пропа дать же напитку, думал с разгону за нее. Не пропадать. Не гнать же его теперь на улицу! Ну, да, ну да. Попили кофею, поулыбались. Допили, доулыбались. Не пропадать же. Она ведь, Карина, тоже была из тех, из толстых. Не шибко чтоб толстая, скорее пышная, роскошная скорее женщина, но так совпало уж, так случилось, что в тот-то день она оказалась самой. На ней и кончилась красивая его привычка. ■— Фэх-х! Поставь-ка на пять,— попросил он, когда в постели Ка рина подняла будильник к глазам. Она была близорука, а он не хотел опоздать на работу. Жизнь продолжалась несмотря на. Запах теплых волос, живой кожи, запах пойманной дичи и выду манного его убежища, и страшно, страшно и сперва до того, что чуть не разбудил было ее, королеву, раскинувшую по подушкам прохладные свои руки, спящую, по-королевски не помнящую свои дары. Но не раз будил, стерпел, и вот уж легче, легко почти... и вполне-полне можно ее жизнь, продолжать. Лежал возле, держался за прядь, за мягкий пучо чек ее волос, сжимал его средним и указательным, а в окно заь-лядывала голубая голова луны. Ухватившись за прядь, за бревнышко в океане ночи, матросом с потерпевшего крушение корабля, лежал. Ха' Вот' тут-то и вспомнить бы ту девушку Катю! Левой рукой за Каринину прядь, а правую на лысый потный лоб... и думать, думать-вспоминать и припомнить-ка себе все. < За ширмой у окна заскрипела коечка, заворочался там Сашка. «Ты зачем к нам ходишь? вспомнился вместо девушки широкий Сашкин 3 Сибирские огни Л1г Г2
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2