Сибирские огни, 1984, № 12

Вот уйдет он, и ударит ее это, и повалит, и,, может быть, даж убьет. Где-нибудь здесь же, на одной из этих лавочек. Но он вдруг притих, отвернулся, и ПРОСТИ МЕНЯ, сказал, ПРО СТИ, ЕСЛИ МОЖЕШЬ. Она молчала. Она ступала и смотрела на листья. А не сможешь,— снова заорал.— ТАК мне, стало быть, И НАДО Я ведь НЕ ЖАЛЕЮ. Понимаешь? Не жалею, что ты приходила. И во обще — ни о чем. Нет! И ушел. И ветер стих. И деревья вытянули ветки в редких своих листочках. И зазвенели Она села на лавочку и тоже замерла. \ И я не жалею, подумала. И я . — ...Ленка! Я сегодня иду отдаваться! — Ой, что ты! Ой, Катька! Ох, ненормальная... кому? Дело на лекции по гистологии. Бу-бу-бу, читает преподаватель. И; чего состоит живая клетка, когда она мертвая. На предпоследнем р^ду в сторонке, две девушки. Катя и Лена, и одна из них, Катя, шустрая Лихая баба. Бабец. — Есть тут один,— шепчет она небрежно,— тип. Со всего ' районг бабы бегают. Вот и я... желаю. Грубо, конечно. Зато решено. Ленка, хорошая, в общем-то девка, вылупливает на нее голубень кие свои глаза. Шутит, мол, подруга, или так придурь? — А как же Женя? Как же Женя? А так. Никак. При чем тут Женя-’го?! Не замуж же она идет! Разни ца понятна? И потом, Жене она не нужна. Ему Нефертити подавай, мадонну Сикстинскую. А она, извините, не мадонна! Ей девятнадцать: уже, и... господи, да откуда ж я знаю, но отчего ж, отчего ночью такая тоска? Ихватит, решено. А Женичка,— так его мама ее звала: ЖЕНИЧ. КА,— пусть будет целенький. Пусть! Пусть! — Ой, Катька! Заладила. «Живая, а значит — предашь...» Вот оно! Что ж, и предала. Потому, если оно, ЭТО, в ней есть, а делать вид, что нету, то кто же она, делая-то вид? Грех грехом и будь. К чему ж врать, обряжать?! И еще, липконькое, шевелилось сбоку: а правда ль-де, что такой у» разтакой этот-то? Неужто в самом деле понял что-то, умник?! Что-о?? И еще одно, последнее. «НЕЛЬ-ЗЯ!» Вот оно-то и притянуло пуще все го. Почему ж, дескать, так уж и нельзя?! А может, можно? Сама свер шу, сама и расплачусь за себя. Это уж после, потом... через тыщу и од ну ночь дотумкала: никакою не собой, не сама. Женей! Иь его, агнца жертвенного, заплачено. м, им. Кровию Подошел парень с усик^ами, улыбнулся. «Ну чего вы, мадам? Гля­ дите, какое солнышко!» И рядом, и руку, само собой, на спинку лавоч­ ки; так вроде бы, случайно, от раскованности. Но солнышка-то как раз и не было. Было холодно, и деревья, топольки и березки изо всех сил тянули свои ветки — выдержим, выдержим, выдержим! Выдержим. Зачем вот только? Подул ветерок. Парень проследил, как задрался плащ у нее на ко­ ленках, и рука со спинки лавочки коснулась ее плеча. Господи!— скушно. И когда уходила, сзади грянул смех и одно знаменитое слово. Ну и правильно — а чего она?