Сибирские огни, 1984, № 12

«Доктор, мне сегодня лучше!»—«Ну, а как же! Мы же вас лечим!» И на '^Полном серьезе. Мало — во всем так! Сами себе про себя... какие все хорошие. Жрать, хватать, еще кусочек, еще. Денег, славы, речей на могилке, ^Ыму могилку, где похоронят — там или вон там... и все заботушка: как бы не обошли, как бы не обделили! Господи, да ЗАЧЕМ? Маленький мальчик лежит в земле. Вы, вы не смогли его сберечь, и вы еше чего-то там., рассчитываете? Недодали вам чего-то? Ладно! Успокоилась понемногу. Никто ведь, в сушности, не виноват. Но хоть глупость-то свою понять, хоть подлость. Гляди вон: трава, листья желтые. Пахнут. Женщина улыбнулась — твоя, ты вылечила. Ну, не вылечила, под- “Чолкнула плечом, и вот... улыбнулась. Р Не хватит тебе? ё Хватит, хватит. 12 А в том сентябре еще к нему приходила. Еще раз. и Опять улыбнулся: пришла! Просил остаться (гости были), вот, ска '®зал, знакомьтесь, это... и забыл,, как ее зовут. Смутился,покраснел ®а она испугалась (будущее предпоняла), но ничего, виду не подала -'сама представилась: Катя, Катя, Катя. Третьей в круге была женщина -Красивая, взрослая. Сидела на диване, нога на ногу, а руку пожима !'ла — ладонь пружинкой, горячая, и глаза ласковые, посмеиваются '■«У-тю-тю, девочка!» И заговорила, потек ликер, сладко, липко, но и она *Катя, тоже не сробела,—да-да, мол, сласибо за приглашение, я в дру *гой раз, извините!— и ушла. И бродила потом по двору, у гаражей у трансформаторной будки, и видела, как выходила эта баба, как шла - покачивая замшевыми рыжими бедрами. И все тут, тут, в Женькином - Дворе. Где еще недавно летали летучие мыши. И ночью написала лисьмо. Единственное свое на эту тему. Акиму Алексеевичу Мокшину. «Я ’все,понимаю,— писала (и ревела, конечно),— я.все понимаю, но ч т о если я Вам нужна,-а я буду всю жизнь, потом всю жизнь-о том жалеть...» И вот идут он и она, скверик за памятником Ленина, серый ас­ фальт и скукоженные желтые листочки. И ломаются с нежным хрустом листочки, косточки ее, и пахнет, пахнет умирающей травой, и голос его коричневый мерзнет в словах. Черное, Белое,— говорит он. Добро, Зло. Добро переходит в Зло, а навоз нужен, чтобы выросли деревья и цветы. Нет одного без другого, и сама Земля, чтобы знать — есть еще Небо. «Понимаю!» Но Смерть, говорит он,— но Ложь, но Подлость! Видеть, как предают, как обманы­ вают, и жить, посмеиваясь или покачивая в осуждение головой. Хоро­ нить и жить дальше. Видеть, понимать и все равно жить! Или не видеть? Не жить? И смотрел, смотрел, страшный, в самые глаза. Не знаю, пожимала она плечами, я не знаю. Знаешь!— аж закричал. Знаешь. Жить... Жить — подло! И ты зна­ ешь, ты сама ко мне пришла. Ты согласилась. И ты пришла. Сама... Остановился, схватил за плечи, и в глаза: знаешь! Бледный, ах, какой бледный! Она и не слушала. Ступала. Кусочки листьев липли к чистому ас­ фальту. Кончилось, думала, все кончилось. И ничего-то он не понимает, умница. Ни-че-го. • _ Я выбрал, кричал он. Я выбрал. И ты выбрала! Ты тоже. Ты жи­ вая, а значит — предашь. А в ней уже все ждало, когда же он уйдет. Напрасно он так кричал.