Сибирские огни, 1984, № 12
чалочка ее, выручалочка: «Хочешь — живи! — такая мысль.— Живи, де лай что-нибудь, а нет, никто тебя тут за руки не держит,^ исчезай на здоровье, уходи, стирайся с лииа земли. Высыхай капелькой». Жалеть-то оебя приятно. Все бы жалели. Только б тем и занимались, что жалели. Да нет, нет, она пробовала. Куда деваться, шебутилась, как гово рит Козлов. Заводила себе... куклы. Свои куклы в своем домике. Игра лась девочка. Черепаху вот завела. Приручить дракона (говорили древние китайцы) — не уплывут ры бы, приручить единорота — не убегут звери, а приручить черепаху, свя щенную приручить черепаху — не растратятся человеческие чувства. А то вдруг (иронически думала) да растратятся еще! Н о—-завела. Черепашка была маленькая, в сером рифленом павьгирьке, глаза пустенькие, кругленькие, где-то уж такие видела, язык красный, зубы как у щуки, и лапами кривыми до стены: туп, туп, туп; разворачивалась и опять, снова —туп, туп, туп. Чудище! Или поднимет голову и замрет, слушая: «Где ты, где ты, где ты, друг любимый мо-ой?». Или (если по- другому у хозяйки шли дела): «Ой, бй, ой, чего это там за стеной?» И так далее. Развлекалась. Сидели в своих панцирях и ждали. Заводили вот даже любовников. Петя Зубов, например. Тот самый. С аглофабрики. Богатенький красивый, умный, цветы дарил, духи,' варежш . Д а беда вот — семей ный. А семья — это свято! Делал такое лицо: свя-то! Губы сжимал «Жена,— говорил,— у меня хорошая...» У всех у них, понятное дело жены хорошие. А как же! Правда, Петя даже как бы и мучился. Вот мол, и тут, и там. Нехорошо. А она ему не помогала. Бму «нехорошо» а она хоть бы хны, не помогает — не говорит: да брось ты. Петух, рас страиваться, не бери в голову! Не мучься, однова ведь живем! Не по могла. И теперь вот у него уж другая — для души. А второй любовник был шофер. Васька. Этот был ничего. «Айда купаться?»—«Айда!» Простой человек, морду за нее бил. Но и он уполз, как черепаха в траву. Приходил ночью, морщился на себя, а спирт просил. Спирту не жалко, но Васька застыдился в конце концов и приходить перестал. Так обстояло дело с любовниками. А потом, живя далее, поняла: слухи преувеличены. Можно и одной. Можно это даже полюбить — одной. К тому ж если у тебя священная есть черепаха и ты научилась вспоминать. Все тот же сентябрь, и в мединституте у них диспут. Аким сам предложил пойти на него вместе. Ох, как это было! \Народу полно, диспут называется «Мозг и поихи,ка». На сцене стол в красной скатерти, у края ее кафедра, а за сто лом президиум из преподавателей— и в центре Попцов, декан Кати ного курса, физиолог и почти доктор наук. — В прошлый раз,— говорит он,— когда наши местные фр'ейдисты потерпели полный разгром...— И Катя смотрит на Акима, не тяжела ли ему такая манера. Будто ей отвечать и за институт, и за Попцова, и за все, что здесь сейчас будет. По Аким спокоен, он слушает. Выходит на кафедру Титаренкп. Или — Титарь. Тоже со второго^ с Катиного курса. Лидер этих самых затюканных фрейдистов. Адепт, так сказать, и апологет.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2