Сибирские огни, 1984, № 12

осветило. Не вдруг писатель пришел к 3 |ре- лости художнического мышления, а в естественном процессе развития — от стихийного историзма, например, к исто­ ризму осознанному, от ненависти к любому насилию к признанию революционного насилия, от постояьшого сочувствия народ­ ным массам, жившим при царизме трудно, к непосредственному погружению в стихию народного сознания в годы крупных вос­ станий, в годы войн и революций». Критик оценивает создание эпопеи «Емельян Пугачев» как «настояший ху­ дожнический и гражданский 1 к>двяг писа­ теля». Вся жизнь Вячеслава Шишкова, подво­ дит итог Н. Яновский, была «сплошное служение народу». Как известно, о Вячеславе Шишкове написано много. Но с появлением книги Н. Яновского можно уверенно сказать, что его монография «Вячеслав Шишков» обозначает качественно новый уровень изучения творчества выдаюшегося писате­ ля — по глубине, пристальности взгляда, • по обилию рассмотренных и использован­ ных источников, по исчерпываюшей аргу­ ментированности. Если в книге «Вячеслав Шишков» объек­ том исследования был писатель, большая половина жизни которого пришлась на дореволюционный период, то в монографии «Виктор Астафьев» Н. Яновский обрашает- ся к творчеству известного художника слова, родившегося в 1924 году, когда В. Шишков был уже признанным автором, перешагнувшим полувековой рубеж. Облик книги Яновского о Викторе Астафьеве в большей мере определяется лиризмом интонации критика. И дело здесь не только в духовной близости двух писателей — прозаика и критика, но и в том лирическом начале, которое пронизы­ вает прозу В. Астафьева, властно подчи­ няя себе души и сердца читателей. Это, думается, сказалось и на интонации книги Яновского об Астафьеве. Но Яновский ни в чем не изменяет се­ бе — он, давая временами волю «лирическим всплескам» своего читательского восхи­ щения мастерством Астафьева-художяика, в то же время сам остается мастероМ) кри­ тического аиализа, и по страницам его книги мысль и чувство идут рука об ру­ ку, помогая читателям Астафьева — как его поклонникам, так и его оппонентам, глубже, тоньше, проницательнее оценить многоцветный мир, воссозданный писателем на страницах его книг. Как легко заметить — и об этом уже говорилось выше,— Яновский никогда не берьется за перо, если ему нечего добавить к уже написанному другими, если нет при­ чин для полемики. Это положение целиком относится и к очерку творчества Виктора .Астафьева. Уже на первых страницах книги не без полемического задора Н. Яновский, ка­ саясь становления Астафьева как писателя, заявляет: «Хотелось бы только отметить фаьп, подтверждаемый обычной хроноло­ гией, что серьезный, вдумчивый писатель с самобытным видением мира и человека начинался несколько иначе, чем это многим представляется». Р^итик, однако, при всей своей любви к творчеству Астафьева строг и требова- телен в своих оценках,' и если в раннем романе Астафьева «Тают снега» есть не­ мало просчетов, то Яновский говорит об этом нелицеприятно. В то же время он по достоинству оценит позицию автора — его тревогу за будущее, его непримири­ мость к недостаткам, его стремление ме­ рить отношения между людьми памятью войны, его веру в социальный опыт совет­ ского народа. Как известно, огромную роль в писа­ тельской судьбе Астафьева сыграл извест­ ный критик Александр Николаевич М ака­ ров, человек исключительной доброты, которого соединяла с Виктором Астафье­ вым большая дружба.. Н. Яновский отдает должное блестящему таланту А. Мака!ро- ва, подчеркивая, что именно Макаров первым увидел в прозе. В. Астафьева «размышления о нашей жизни, о назначе­ нии человека на земле и в обществе и его нравственных устоях, о народном русском характере», а затем «блистательно доказал это». «Статья написана смело и свободно, многое предвосхищала в творчестве писа­ теля, она более десяти лет назад была и до сих пор остается лучшей среди всего, что написано о В. Астафьеве... Двух талант­ ливых, по-человечески ярких и чрезвычай­ но разных писателей соединяла дружба, приведшая к глубокому творческому взаимовлиянию». Н. Яновский приводит и другие факты, в ».}1оторых сквозит его искреннее восхищение проницательностью, глубоким умом и тонким литературным вкусом Александра Макарова. Но эта любовь к А. Макарову совсем не мешает Яновскому горячо полемизировать с не­ которыми его высказываниями по поводу повести Астафьева «Стародуб». Этот спор содержателен и важен, он помогает ь'лучше постичь сложную, очень самобытную по укладу жизнь старообрядцев, отраженную в повести. Доказательства Яновского, хо­ рошо знающего историю Сибири, быт ста­ рообрядцев, убедительны, они объясняют, в чем А. Макаров допускал неточности. Дело ,здесь не только в оценке повести Астафьева, что само по себе тоже важно, но и в принципиальности Яновского, сле­ дующего завету: «Платон мне друг, во истина дороже». Образцовым следует назвать сделан­ ный Яновским анализ повести «Кража», с которой началось широкое читательское признание Астафьева,. Критик не только раскрыл историю создания повести, во многом автобиографичной, но и показал ее многопроблемность, ее «родство» по темам и идеям с такими значительными произведениями советской прозы, как С. Залыгина «На Иртыше» (1964), В. Бе­ лова «Привычное дело» (1966), Ф. Абра­ мова «Братья и сестры» (1958—1968). Сопоставляя в различных аспектах эти повести с астафьевской «Кражей» (1966), Яновский приходит к доказательному выводу: они, «появившись в 60-х годах в числе других правдивых высокохудоже­ ственных произведений, определяли ха­ рактер... советской литературы на многие десятилетия». В монографии особое место’ занимают произведения Астафьева о Великой Отече­ ственной войне. Писатель, прошедший вой- ■ ну рядовьш солдатом, в 1942 году начал свою военную службу в стрелковой части