Сибирские огни, 1984, № 12

«о какой Кате?» «О моей, о моей... О моей Кате!» Еле сдерживаясь, сам уже не эная от чего — расплакаться, разбить что-то, ударить. Мог и ударить, чего уж, мог, мог. «Я НЕ ПОМНЮ ТАКУЮ». И это и было то самое. Он не помнил. Выпили еще, Аким налил. Допили бутылку. Д ух перевели. — Так это ты из-за нее ночью тогда приходил? — А ты не знал? — Не знал. Аким не знал, что Катя Катя, а он — что Аким не знал. Вот, оказывается, как бывает. Вот оно, оказывается, как. — Расскажи,— попросил Аким. Рассказывал, а Аким глядел в стол, гладил белым жилистым паль­ цем хрупкую рюмочную ножку. Опять лысый. В девятом классе у графа была девушка. Мерседес. Акиму он ее не показывал, боялся, видать, отобьет. «Я ее...» — сказал он. Он хорошо к ней относился, граф. «Ты ушел в армию, а у нас, у меня и у девушки, или лучше, девочки, ничего такого не было и быть не могло. Хотя могло, понимаешь?» Аким кивнул, он понимает — хотя и могло. «Пото­ му что я был тогда кретином, потому что эта штука во мне тогда раз­ делялась. Беатриче, понимаешь, край одежды — и то, другое, плотское- скотское». То есть это тогда так было: скотское. Это был взгляд. Ощу­ щение. Бва и Лилит. Чистота и гнусь. Именно: гнусь. Середины не было. Он и сам не знает, откуда это взялось в нем. Черт знает откуда. Такой был тип. Только и мог, что рисовал ее на уроках. Только и мог. Один раз целовались на выпускном — так плоло, плохо было. В общем, так шло до второго курса института. Он учился в политехническом. Мерседес в медицинском. Все как положено. И он уже домечтался до благородного брака до гробовой, разумеется, доски; он уже приискивал комнату, собираясь сообщить со дня на день о знаменательном реше­ нии родителям, а ему все еще бодьше хотелось ее рисовать, а не тро­ гать руками. Хотя других, прошу заметить, трогать руками ему вполне хотелось. Д аж е, может быть, слищком хотелось. Такой был тип. И тут ьзернулся из армии ты. Король! Господи, да я сам же, дурак, только о тебе ей и рассказывал: ух, Аким, ах, Аним, ох! Ну, да... а ты... ты вер­ нулся уже дворником. В общем, на том же втором курсе, в сентябре, она к тебе пришла. Вот сюда вот, в этот самый проклятый подвал. И ты, добрый человек, ее принял. Аким ушел. Он сидел за грязным столом и ждал Акимй. «Убить бы е г о , - думал,— а я с ним пью». Но Аким вернулся, и они снова пили, а потом даже пели. «Под снегом-то, братцы, лежала она...» пели. И еще, другую: «Долго бились они-и-и на юрутом берегу. Не хотел уступить воевода врагу». — А я потом...— шептал граф,— а я потом... И пьяные они терлись лбами, как это делают, кажется, пожилые львы, и Аким провожал его в гостиницу, и по дороге они запели опять: «Сначала я в девке не чуял беды...» В общем, было. Автобус шел среди полей. После вчерашнего мутило, но, задумываясь, граф про это забьгоал. Вдоль дороги чуть не до горизонта желтела неубранная еще рожь. Нет, граф не жалеет о вчерашнем. Он едет теперь к Кате, они, конечно, увидятся, и он будет с нею говорить. Не зайди он вчера к Аниму, не­ известно, как сложился б этот разговор. Иначе, быть может. Он про­ должал бы думать, как думал »се ьтротаьщившиеся эти, лролетевшие эти годы, и «прощать», держа и пряча в душе два предательства вм'есто