Сибирские огни, 1984, № 12

(«Ти-та-ти-та-та... Ту-ау-ау-ти!..») ~ ищет, ищет--де благородный; поки-- нутый Гаррос своего закадычного друга. Заходил и прыгал. 6Делал свой Прыжок. Пластинка была короче времени на прои. 31 Вольную, и с четв 1 ертой минуты Гаррос начинал все сначала. Падал, падал... ; Оп-па! (Это взлет). А потом «здз...» И поднимался, л^вой рукой отряхивал штаны на ягодицах, а правая, отбитая, повисЛа. Он же, настойчивый, упрямый француз Гаррос снова заходил — вираж, въезд... Ничего, кроме Этого («Прыжок во вращение» официалыно), делать он толком не умел. Вращался плохо: с треском, с крошем. Двойные выпры­ гивал через раз на обе ноги. А тут пол'учалось. Собственно, даже не «прыжок во вращение», а просто прыжок в никуда... Прыгнуть и зави­ снуть. И повисеть. Зрители не могли понять поначалу: нарушение законов? Гуттаперчевый мальчик? Фокус-покус? А он заходил на него, на свой коронный, и знал лучше всех: сколько раз он прыгнет, столько и шлепнется. Что-то изначальное, зародышевое делалось им не так. Потому-то и падал. Но потому и взлетал и парил потому. Расчета на призем ление не было. А судьи, публика, да и сам он, краешком тоже всякий раз ждали чуда. Вьтрыга из прыжка. Приземления. Выезда. И всякий раз маэстро падал. Была, стало быть, мера, граница какая-то, и он ее нарушал. Вьшрыивал из нее. Падение и было платой «за». И все же, когда на соревнованиях, в конце произвольной делал это, заходил, взлетал на свои три, зависал когда' — тишина, шш-ш, токала в ушах, не дышали на трибунах, за ­ таивали дыхание. И потом, когда все же падал — облегченное с выдо­ хом «Ффу-у-у...» Будто он их всех пожалел. Сжалился над ними. Похоже, после все пошло по той же самой схеме — и вираж, и въезд, и взлет, и «здз...» Разве прибавилось еще выражение на лице будто упал случайно. Будто, может, даже это и не ты — шлепнулся. И ТО; и первый его вуз (политехнический), оборванный на третьем курсе и семейная нынешняя жизнь без детей, а стало быть вполне бессмыс­ ленная, и главное, главное «рисование» его, рисунки, в которых год от году труднее становится обманывать себя. Ну да... те же все вираж, въезд и «здз...». И хошь — заходи снова, а нет — снимай коньки, закон уже открыт. С Катей-то, по крайней мере, было так. Именио. Теперь вот он приехал. И шел. И вспоминал. Он, кажется, желал попробовать снова. Бир аж... Гостиница «Южный Урал». Когда-то он приходил сюда в парикмахерскую. Из-за маленького роста ему не давали пятнадцати его, и он стеснялся. А крутом носили уже «канадку». Замирая, сесть в прохладное затертое чернокожее кресло и, да, да, сказать,, пожалуйста, канадку, а мужичок-парикмахер в белом халате с диагональной вороньего крыла вольной по темени (сам кудрявый или уложено так?) будет солидно над тобою кружить и стучать ножнинами, по временам щурясь и откидываясь .коротеньким туловищем назад. Неловко: такой оерьез по такому поводу. А потом р-раз! простынь с шеи жестом тореадора и: «Пожалста!» и: «Спасибо!..» и «Пожалуйста...» и неизбежное — «Освежить?» М-мм... Освежал, осве­ жал... до рубля. Куды было бороться! И кто б подумал тогда, в ту-то пору, что не пройдет и ста лет, и он приедет и пойдет мимо (оттуда, иьз закутка парикмахерской так и пахнуло «шипром»), поднимется по лестнице в пустой номер, где деревянные буржуйские кровати с мраморными простынями и клозет-т, и будед смотреть на улицу, где в урнах те еще, кажется, окурки, и все нормально, так и надо и само собой, и пожалуйста, можно и д уш—но голубому кафелю стекают капельки воды... И внизу в ресторане мясо, кофе и свежая (дневная) улыбка официантки: ЗАХОДИТЕ, ЗАХОДИ- 10 -