Сибирские огни, 1984, № 12

осмысливать, свои поступки. И все разно он сразу, напоминает нам Архипа из ран­ ней, пожалуй, лучшей повести Гребенши- кова «В полях», тоже впервые оцененной и опубликованной М. Горьким. В этой по­ вести живописный дар Гребенщикова выявился 3 полную силу. Как и в «Егорки- ной жизни», в ней на первом плане поэзия крестьянского труда, поэзия простой жиз­ ни, поэзия природы, с которой у крестьяни­ на такая близкая, такая органическая взаимосвязь. Повесть «В полях» в отличие от «Егор- Кйной жизни» проникнута грустью, потому что Архип задумался о своей жизни, о се­ бе самом и обо всем вокруг. Прожил уже немало лет, но не находил ничего, что поз­ волило бы называть свою жизнь необхо­ димой и осмысленной: «Некогда было даж е подумать о том, так ли все это, есть ли что луЧ'Ш'ве, есть ли что иное, кроме вечьного труда, вереницы сплошных и смут­ ных забот и постоянной изнурительной торопливости?..» Не отвлеченным философ­ ствованием о смысле жизни занимался в повести писатель, он задумывался о судь­ бе дорогого ему русского крестьянина. «Откуда-то издалека с полей еле слыш­ но доносилась песня,— рассказывает Гре­ бенщиков о своем Архипе, уставшем от тяжелых дум.— Раздольная и одинокая, она то обрывалась, исчезая где-то бес­ следно, то вновь плыла по Гаснувшим по­ лям и, плавно качаясь, ■ звала куда-то далеко-далеко...» Митрий в «Егоркиной жизни», когда перестал быть шахтером, только обзавелся крестьянским хозяйством, не может уси­ деть на месте: «Ходил он быстро, быстро ел и того быстрее бросался на работу...» Весна в разгаре, все кругом наполнилось заботой и «раздольной трудовой песней». «...Не до песен Митрию, но -и через него проходят песней эти ранние холодные утра на пашне, с инеем на молодой траве, с румяными восходами из-за далеких синих гор, с первой и такой заливистой песней жаворонка... Ведь только пенье этих ж а­ воронков, их медленные певучие взлеты, их утопаН'Ие в синеве небес, когда их песня все еще доносится на землю,— может напитать всякое сердце радостью до смерти». Разница, как видим, и в тональности от­ рывков, и восприятии героями природы, смысл же в конце концов один: неудовлет­ воренность духовная у одного, неудовлет­ воренность своим положением ка селе у другого (Митрию не до песен), но у того и у другого одинаковое слияние с приро­ дой, чуткая реакция на ее малейшие изме­ нения, желание почерпнуть в ней и радость, и силу, и утешение. Природа, растительный и животный мир, естественно входит в повесть, без природы ' в широком понимании ее герои немыслимы и непредставимы. Мы не забудем, с какой радостью отец и его два сына встретили только что родившегося жеребенка, и рас­ сказано об этом с трогательной нелсностью, живописно и точно, как может быть точ­ ным лишь тот, кто сам все пережил и при этом не мог не воскликнуть: «И как же глубоко и крепко вошла в сердце'- Егорки эта утренняя заря... Неописуемая заря!» И далее узнаем, как растет жеребенок, ласково названный Карчиком, как он всюду ходит за матерью, сосет ее или «вдруг поднимет трубой короткий хвостик и по­ несется кругом по полю», и «нет ничего слаще для Миколки, как видеть, что после ячменя и пшеницы отец засеял целую полудесятину овса. Уж выкормит и выра­ стит он себе коня!.. Но тяжела земля, хоть и щедра и добра, как ма-ть. Потрескались у Миколки под солнцем губы, поседели от пыли у отца борода и брови. Д о крови набились плечи у двух лошадей — плохие хомуты... И болью лошади страдает па­ харь, а остановить пашню нельзя: весен­ ний день — год кормит». Без лошадей мгновенно оскудеет, распадется хозяйство, потому лошадь в то безмашинное время — член крестьянской семьи, ей отдается рав­ ная со всеми забота и ласка. Само собой разумеется, что главное внимание в повести отдано Егорке с момен­ та рождения по рассказам матери и до вре­ мени, когда он возмужал и начал утверж­ даться в своем призвании — личности творческой, ищущей, по-своему незауряд­ ной. Пусть Егорка несколько идеализирован чуть-чуть приподнят, что вполне объясни­ мо, но в том, как он в повести восприни­ мает мир, размышляет об отце с матерью, о своих родных, о тех, кто помогал его становлению, как рисует всех их,— всегда в конечном счете ощутима правда, и преж­ де всего правда о самом себе: «Впервые в своей жизни увидел он полоску пшеницы, как никогда еще не видел: она волною черного золота переливалась и кланялась ему и отцу его, и матери, и брату, и сест­ ренкам, и лошадям, которых Миколка только что распряг и уже путал на сосед­ ней лужайке... Так это было на всю жизнь незабываемо». Пройдет несколько лет, уже подростком поедет Егорка с отцом в горы за лесом и на обратном пути снова по- особому и с высоты разглядит и лес и го­ ры: «Сидел Егорка в седле на притихшем, дремавшем Карчике, смотрел на далекие и близкие горы, и дальнозоркий глаз его запоминал, запоминал, запечатывал в се­ бе эти виденья. Не знал, когда и для чего могут пригодиться ему все эти минуты он закрепил их против воли, без всякой даж е мысли о них, но как незабвенный сон унесет их с этой высоты с собой далеко в пространстве и во времени...» Конечно, слово «прозрение» мы можем теперь поставить под сомнение, зная как сложилась вся жизнь писателя, но щемящее чувство любви к тому, что он видел и пе­ режил, свою боль и тоску он передал правдиво, незабываемо. С разных сторон освещает жизнь сибир­ ского крестьянина Гребенщиков, и в этом ценность его произведений, так как жизнь эта давно ушла в прошлое. Но, вгляды­ ваясь и погружаясь теперь в этот отошед­ ший мир, мы невольно, в силу художест­ венных качеств произведения, черпаем из него то, что до сих пор остается безуслов­ ной ценностью: свидетельство современника сохраняющее свою историческую значи! мость, пусть не всегда безошибочно осмысливаемое, очевидное преклонение пе­ ред природой, нередко пантеистическое окрашенное религиозным чувством воспе­ вание человека труда, тем и прекраоного, что труд этот не для себя только, а для семьи, следовательно, для общества, для его будущего. Завершая повесть главой