Сибирские огни, 1984, № 12

— Ты иди, сыночек, там тебя теперь потеряли. А я тут побуду еще с недельку, домой вернусь со всеми. Иди со Христом, поторопись, от моего имени попроси про­ стить тебя за отлучку. А мы с тобой наговорились, слава тебе господи. И не было конца усердию Егора в этот день. Трудно было и ему, и 'Доктору, и особенно гренадеру с ним расстаться следующим летом, но надо было ехать держать экзамен. Мечта теперь яснее: больных и страждующих много не только в больницах, но и при святых обителях. Вот бы только выдержать экзамены да выйти в люди фельдшером... Но это трудная мечта,.. Не узнал он ни дома, ни родных, когда вернулся домой через три с половиной года. Рядом с покосившейся избой стоял еще пятистенный новый домик, с тесовой, на четыре стороны, «шатровой» крышей, с крылечком под особой крышей на круглых столриках. И первою выпорхнула с этого крылечка красивая девица, бросилась ему на шею нет, это не Оничка. Она стоит позади, уже большая и действительно кра­ савица... Но кто же это, как родная обнимает, целует и, отшатнувшись, рассматривает его и говорит: — Так вот он какой, Егорушка. И только когда позади Онички появился высокий, стройный и красивый брат Николай Митрич, догадался Егор, что брат уже женат. Да как же, напевала Оничка. не отпуская его из своих объятий,— только что перед троицей отгуляли свадьбу. Без шума и грома,— прибавил и сам Николай.— На постройку затратились, я сказал: никаких колокольцев. Под венец, да прямо в новый дом... Ну, как тут было не расплакаться, как было не вспомнить опять же из запаса материнских песен: «Его заныло ретивое, когда увидел отчий дом». Так оно почти и вышло, если бы не видела его родная мать год тому назад. Тогда бы так и пропелось:' Его родные не узнали, и от сердечной простоты Все окружили, вопрошали: скажи, служивый) кто же ты? Ну, не совсем это подходит, и не служивый он ссуьдат, вернувшийся домой кра- савчиком-гвардейце.м, а пешя вспомнилась до слез: ‘ соседи прибежали, не узнали. Отец вышел из старой избы. Он уже с проседью, а с ним Андрюшка, в чистенькой рубашке, кучерявый, белокурый. Смеется во всю рожицу, а не подходит. Сам к нему склонился гость. А отец подал сыну твердую рабочую руку. Стесняется обнять. Егор обнял его сам и удивился: отец вдруг обращается к нему на «вы»: — Видите наш новый дом? — И с гордостью показал на светлый в солнце до­ мик.— Это вам спасибо, помогли достроить. А много ^!И посылал он им денег? Не каждый месяц и не всегда по пять рублей, бывало, пошлёт три рубля. Значит, копеечка здесь так же дорога, как прежде. А он там был на всем готовом и на себя тратил больше половины всего, что получал. Д аж е _стыдно, а вот оно как вьцПло: здесь сумели тратить деньги с пользой. Ввела его молодица в новый дом. Ну, как же хорошо, все чисто и светло! Во весь пол половики, на окнах цветные занавески, кровать горой от перины и подушек. Ви­ дать, что из богатого дома выбрал Николай себе жену. Вдруг, запыхавшись, вбегает в горницу Фенька, выросла, ей уж двенадцать, а на руках у нее ребенок. Она сует его матери и бросается на шею брату. — Я в огороде с ним была,— говорит она в свое оправдание, что пришла послед- , ней. Смотрит не насмотрится на Егора, говорит: - Ни за что бы не узнала. Вырос-то как! Вон, видишь, где твоя аптечка, в углу стоит в шкафчике. Я маме читаю все надписи на бутылочках. Егор смущен, а спросить не сме^т: чей же был на руках у нее ребенок. Но Фенька обратилась к матери: Ты покорми его, мама, он там базлад, не дал мне ни одной грядки прополоть. А маленькому года полтора, еще не ходит, толстенький. Значит, когда мать хо­ дила на богомолье, он уже родился. Правда, по дороге к Дбалацкой говорили мало. И в самой обители она с ним говорила, расспрашивала, слушала, а о ребенке не ска­ зала. Почему? Стыдилась запоздалого греха.