Сибирские огни, 1984, № 12

и будут наслаждаться всем, что на столе у гостеприимного, бывшего богатого поме­ щика Ансеева. Старая барыня, обычно скупая и сварливая, на рождество и на пасху разоряла сына, но сама уезжала к заутрене в собор и оставалась там до окончания литургии. Для освящения же куличей, яиц и сырной пасхи посылала в ближайшую церковь I Герасима, чтобы к разговенью сын имел все освященное. Ансеев в церковь ходить ' ленился, но куличи и пасхи обожал и угощал всех, кого он знал и кого не знал. Друзья-политические приводили с собой изголодавшихся дворян, недоучившихся сту­ дентов и всех, кто «стригся под Бакунина». Оргия кончалась до возвращения старой барыни из собора, и лишь некоторые гости, не в меру выпившие и не способные к передвижению, спали где придется. Герасим называл эти собрания «тарарамом», потому что в доме был полный хаос, как после погрома. Сам Ансеев, зная все это заранее, пил мало, комнату матери запирал, оберегая. от случайного вторжения, а свою предоставлял гостям. Сам же уезжал с рассветом на охоту, наказав Герасиму: — Смотри, пожалуйста, чтобы пожару не наделали! Герасиму, Тютюбаю, Ксюше и Егорке, конечно, было не до праздника. Только с рассветом из дома схлынула толпа, затихли голоса, но дом не опустел. Оставшиеся изливали охмеленье в чувствах любви друг к другу или в исступленных и охрипш'их спорах... Некоторые запевали запрещенные песни, зная, что на пасхе даж е и жандармы махнули бы на них рукой. Бее они измучились, «едва таскали ноги». Наконец Герасим освободился, пришел из большого дома с двумя бутылками вина в кухню, где у Аксиньи все было ■готово для обильного разговенья. Бее трое помолились, сели за стол. Герасим налил в три стакана рябиновки: себе и Аксинье до краев, Егорке меньше половины. Егорка за ­ стеснялся, но выпил и, как взрослый, стал степенно, с наслаждение.м, есть все, что ему подавали. Никогда еще он не едал таких вкусных, таких сладких и в таком оби­ лии кушаний. Зигзаги юных лет Уже больше года прошло с тех пор, как Егорка поступил в аптеку Ансеева. Б чистом, светлом и просторном помещении с ароматными кусками мыла, с пахучим репейным маслом, с сотнями в порядке расставленных по шкафам белых фаянсовых банок с латинскими названиями лекарств, Егорка многому здесь научился. Его уже звали здесь Егором. Ему уже тринадцать лет. Опрятность в аптеке — первое дело. Быстрота рук и ног и острОта глаз во всем, особенно при развеске на крошечных роговых весах порошков и всыпании их в про­ вощенные бумажки, которые Егор делал сотнями в минуты и часы, когда не было других поручений, сделали его незаменимым. Сам Ансеев, ленивый заменять своего фармацевта в течение единственного дня в неделю его отдыха, то и дело отдавал распоряжения подавать ему те или иные банки с полок. Егор делал это с радостной готовностью и гордостью, когда не ошибался понимать латинского названия. Городской врач, красивьвй, с черной, чуть с проседью, бородой и в золотых очках, изредка появляясь в аптеке, обратил внимание на расторопного мальчугана. Бскоре после пасхи, уже второй для Егорки в этом доме, у подъезда аптеки остановилась знакомая коляска доктора, запряженная парой серо-яблочных лошадок. Б коляске осталась жена доктора, вся в черном, красивая и молодая дама, а доктор быстро взбежал по лестнице в аптеку. Егорка встретил его, как и многих посетите­ лей, широко распахъувши дверь. Доктор прошел за перегородку к стоявшему там Ансееву и, о чем-то минуту-две с ним пошептался. Они оба громко рассмеялись, и вдруг очки доктора Краснопольского блеснули прямо на Егорку: — Ну-ка, парень, собирай свои пожитки. Хозяин тебя мне просватал. Б больницу со мной поедешь. Егорка сперва не понял. Посмотрел на Аисебва. Тот так же лениво, как и всегда, как будто нехотя, промямлил: Иди, иди. Не задерживай доктора. Там,— он взглянул через окно на коляску у подъезда,-^ там барыня ждет. Егорка растерялся. Не то плакать, не то радоваться. Побежал в кухню, сказать