Сибирские огни, 1984, № 11

Через‘пару километров дорога по песчаным и гравийным отмелям, припорошенным снегом, привела к лесу. — Глуши, приехали,— сказал Неугод. На взгорке — с одной стороны проточка, с другой — стена леса,— стояло зимовье. Оно обнаруживало себя неярким желтым светом из единственного окна, искрами, что время от времени вылетали снопика­ ми из трубы, да незлым тявканьем собаки. Хамин с Неугодом вошли в зимовье, Шестак задержался возле машины: проверил масло в двига­ теле, закрыл брезентом лобовину — в конце октября уже • стояли со­ лидные холода. В избушке Шестак увидел: один угол, ближний к двери, занимала здоровенная, сваренная из толстого листового железа печка, в другом углу — стол и лавка, а все остальное пространство занимали полати, на которых и дюжине тесно не будет. На лавке, немного отодвинувшись от стола и поставив ноги в ун- тайках на ящик, устроилась женщина с сигаретой в руке. Спиной к две­ ри, на -единственном табурете, сидел широкоплечий грузный мужчина в водолазном свитере, яловых сапогах, брюках из чертовой кожи с ши­ роким ремнем, на котором висели ножны (нож с длинным узким блес­ тящим лезвием лежал на столе). Это был рыбинспектор Палькин. Женщина — его знакомая, снабженец из строительно-монтажного поез­ да, что стоял в Эвороне. Возвращаясь из командировки, она проехала свою станцию — попутчик Палькин не дал выйти из поезда, соблазнил уик-эндом в зимовье. На столе — керосиновая лампа «семилинейка», остатки еды, пус­ тая бутылка из-под водки, грязная посуда. Палькин, судя по всему, заканчивал ужин — подчищал эмалированный тазик, в котором была приготовлена тала из ленка. Хамин с Неугодом примостились возле печи, грея над ней руки. Шестак поздоровался. Женщина сказала тихо; «Здрасьте», Паль­ кин вертанул всем туловищем, коротко взглянул на Олега и, ничего не ответив, повернулся к еде. Шестак взял старую, изрезанную со всех сторон, чурку и тоже подсел поближе к печке. Женщина, сняв с гвоздя дубленку, перешитую из солдатского бе­ лого тулупа и выкрашенную небрежно марганцовкой, сказала: — Пойду подышу. Когда дверь за ней закрылась, Хамин сказал: — Сходи, Олег, дров поколи. Привыкнув к темноте, Шестак рассмотрел нарезанную на чурки лиственницу, кучу поленьев. «Что я, ошалел, что ли, ночью топором ма­ хать»,— подумал он и, набрав беремя дров, вернулся в зимовье. Хамин сидел у стола, напротив Палькина, что-то говорил вполголо­ са. Неугод помешивал палкой в печке. Палькин оглянулся на скрип двери и сказал, видимо, подводя итог сказанному: — Ну, ладно. Начнете завтра с утра пораньше. Ваше время — до обеда. Потом на столе появились бутылки коньяку. Неугод — он вскрывал консервы, резал хлеб, чистил лук и женщина собрали стол, Шестак сварил пшенку с тушенкой. Сели все. Олег с Неугодом выпили по полстакана, плотно поели и вышли из-за стола. Тяжелая дорога, горячая еда сделали свое дело, и Шестак уснул сразу, только прилег. Разбудили его в преддверии утра, когда ночь еще не кончилась, рассвет не чувствуется, но что-то в природе неуловимо меняется — состояние атмосферы ли, давление?— все притихает, более отчетливо слышатся случайные звуки... Ночь доживает свой последний час. Один бок печки малиново светился, чайник хлюпал крышкой, пускал пар. Хамина не было, остальные, кроме Неугода, спали. — Давно кочегаришь?