Сибирские огни, 1984, № 11
побоялся, что Лида может уснуть возле костра, а там и до беды неда леко. Либо замерзнет, либо одежду спалит. — Ты будешь наблюдать за деревом — выдержит оно трос или нет. Если начнет трещать — сразу кричи. Шестак размотал трос, один его конец закрепил на специально на варенном на козырьке кузова штыре, другой захлестнул за ближайшую лиственницу. Потом трос длинной жердью постарался поднять как можно выше. Сел в машину, включил подъемник. Кузов медленно стал подни маться. Трос натянулся, плотно прижал машину ко льду буфером. Вы держит или нет? Обороты двигателя Шестак не увеличивал, все делал на малом газу... Трос растягивался — но где пределы?.. Ну-ну, еще не много!.. Раздался сухой щелчок. Это откололся большой кусок льда. Шестак выдохнул с облегчением, включил передачу и продвинулся к берегу на пару метров. Опустил кузов, убрал слабину троса и повторил операцию. Отко лолся еще кусок, поменьше. На третий раз порвался трос — буфер уперся в прочный береговой лед, припой, который и бульдозер не вдруг бы взял. Стоял Шестак, смотрел на лед и чувствовал, что чем больше стоит, тем меньше остается сил, они тают, уходят куда-то, мышцы цепенеют. ...А выход один — долбить, рубить лед. С трудом он приказал себе очнуться. Главное — работать, работать, не расслабляться. Закрутить потуже гайки. — Лида, ты жива еще? — Жива... Что дальше? — Дальше расстановка такая, ты носишь сушняк в костер, д ела ешь и держись хороший огонь... Понимаешь, хо-ро-ший. Чтоб можно было совсем раздеться и не мерзнуть. — А зачем ты собираешься раздеваться? — Почему — по кочану, зачем— закоченем... Закоченеем мы без хорошего костра. Ты — потому что давно без движения, я — потому что буду мокрый. — А почему ты будешь мокрый? — Не торопи события. В какой-то момент у Шестака мелькнула мысль: а вдруг все их усилия напрасны и они не выберутся из реки? И он говорил, говорил, чтобы от Лиды — а, главное, от самого себя,— отогнать эти мысли. Он снял меховую куртку, остался в одном свитере, обмотал шею шарфом, надвинул глубже шапку, взял верхонки, лом и стал долбить перед буфером лед. Нужно было сделать пологий спуск, чтобы передние колеса смогли подняться на лед. Если б по льду не шла вода, все было просто... Скоро одежда Шес така намокла. Долбить было трудно и от того, что вода и отколовшая ся крошка делали плохо различимым край льдины. Когда пальцы немели настолько, что возникала опасность вы пустить лом — а этого он больше всего боялся, Шестак распрямлял спину, оборачивался и минуту-две смотрел на костер, на Лиду, которая все носила и носила сушняк, подбрасывала его в костер. Когда мокрая одежда остывала и тело начинало неприятно знобить, он снова прини мался за работу. К огню подходить не хотел — опасался, что расслабит ся и не сможет себя вернуть с ломом в воду, на лед... ...Лом он выпустил из рук, когда дело шло к концу. Тогда он взял у Лиды топор, снял верхонки, чтобы пальцы чувствовали топорище, и стал рубить лед, все время убыстряя темп. Это было последнее усилие. У костра он разделся, остался в шерстяных рейтузах и тельняшке. Портянки, свитер, шарф он выжал, повесил сушиться, наказал Лиде, чтобы близко к огню вещи не двигала. Надел подсохшие меховые чул ки, ватные брюки, которые возил с собой для ремонта, куртку надел прямо на тельняшку.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2