Сибирские огни, 1984, № 11
мечта: мечта летать, мечта построить город, взрастить детей, проехать с ними по дороге века и им сказать; «Я строил БАМ!..» Витя поднимает одобрительно палец вверх и едет дальше. Трогает и Шестак. Вперед, время не ждет! ...Одиннадцать пятнадцать. В карьер заезжает Авроськин, загоняет машину в воду — чтобы остыло масло в мостах,— и машет рукой; пе рерыв! Минут десять бригада плещется в искусственном озерце разме ром пятнадцать на пятнадцать метров, глубина — метра три. Отсюда весной брали грунт. Вода чистая, сверху как парное молоко, в глубине обжигает холодом. Так хорошо, что кажется, остался бы здесь навсегда. Первым выходит из воды бригадир, надевает свою белую безрукав ку — всегда, когда не на ремонте, он носит белые рубашки. Если по звать его на консультацию под стоящий в грязи самосвал, он, не глядя на белизну рубашки, полезет вместе с тобой и будет ковыряться столь ко, сколько нужно. Шестак спрашивает: — Бригадир, зачем тебе белая рубашка каждый день? Авроськин говорит: — Для меня работа — каждый день праздник,— а сам смееггся — дескать, шутка. Но Шестак знает, что сказал он серьезно, и согла сен с ним. В рубашке и плавках Авроськин садится за руль, загоняет машину под экскаватор. У Олега кузов уже полон. Вперед! Настрое ние после купанья отличное, и Шестак кричит во всю силу легких: , Я грязью из машины плюю В чужую эту колею. Эй, вы, задние! Делай, как я! Это значит, не надо за мной — Колея эта только моя, Выбирайтесь своей колеёй! ...Полсмены позади, сделано семнадцать рейсов. Можно и пообе дать. Но останавливают мощные сигналы «Магируса», идущего сзади. — Земляк,— говорит незнакомый водитель,— у тебя колесо пробито. Точно, на втором ведущем правое наружное нашло «костыль», каким крепят рельсы к шпалам. Технология разбортовки и смены баллонов отработана — редкий день проходит без борьбы с этими здоровенными колесами. Через час, весь мокрый от пота, Шестак уже в карьере. Пока экскаватор грузит, бежит к озерцу, ныряет глубже, в самый холод, и — опять в кабину. Время бежит! Бутерброды, которые принесла Светлана, можно на ходу сжевать. Кажется, весь мир в пыли и дыму. В кабине везде — на пассажир ском сиденье, на панели, на приборах, на полу — толстый слой серого бархата. Вытирать бесполезно, через несколько минут все станет как прежде. Но во время погрузки Олег достает тряпку: приятно, когда в машине порядок. Вдоль железнодорожного полотна, на прямом участке дороги, можно включать шестую передачу. Скорость около пятидесяти. Лишь бы в этой проклятой пыли не скатился кто с железнодорожной насыпи под колеса, ведь автодорогу пересекает путь на бывшие карьеры, ко торые заполнены водой и служат сейчас пляжем и местом для рыбал ки... Вот в пыли мигают фары. Кто-то просит помощи. Шестак тормозит. Володя Цвиренко, по прознищу Циркуль, протягивает в окно сдобную булку: — Перекуси. Ты же, наверное, толком не пообедал из-за своего колеса. Олега этот вещественный знак невещественных отношений трогает больше, чем помощь в трудном ремонте. Он испытывает нежность к товарищу. ...Семь вечера. Последний, тридцатый рейс. Это почти две сменные
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2