Сибирские огни, 1984, № 11

Еще семь «щитов»— час обычной работы — были сколочены минут за гридцать пять. Необычно. Сколотчики внутренне подобрались, стали еще внимательнее. На конвейере обычно угнетает невозможность свободы действий. На перекур — только вместе со всеми, на обеденный перерыв — тоже. И лучше, быстрее других ты тоже не можешь сработать. Время тянется медленно, и разговоры, шутки — как раз то, что приближает перекур, обед, конец смены,— и они на этот раз прекратились. И трудно объяс­ нить то, что было дальше. Это было вдохновение. Только охватило оно не одного, не двух, а всю бригаду. Такого еще не было! Установилось редкое взаимопонимание. Каждый делал свою рабо­ ту, но общим было внутреннее состояние. Руки сделались необыкновенно пластичными и верными, взгляд — точным. Количество досок, необходи­ мое, чтобы «зашить» часть стены, подбиралось сразу, так, что их не приходилось колоть в поисках нужного размера. Ни один гвоздь не па­ дал из горсти, молоток стал удивительно метким. Каждый боковым зрением видел, нет — чувствовал, что делается на всем конвейере: у ко­ го кончились детали, бумага или гвозди, кто-то не успевает,— и тут же приходил на помощь. Работа шла, наверное, в бешеном темпе. Навер­ ное потому что ни темпа, ни времени не замечалось. И тем не менее находились секунды помочь товарищу. И все без слов. Раздавались отдельные возгласы, понятные только сколотчикам. Смена пролетела как одно мгновение. Это походило на яркий сон, который на самом деле длится долю секунды. В тот день с конвейера сошло семьдесят восемь «щитов»!.. Можно спросить: а почему возникло это вдохновение? Как снизош­ ло на всю бригаду, каждый член которой не похож на товарища, инди­ видуальность? И навряд ли Шестак сразу ответит. Но потом, в дороге, подумав, сам себе он скажет, что замкнулось накоротко многое: необходимость в т а к о й работе, профессиональное умение и честолюбие, благоприят­ ные обстоятельства, товарищество и еще нечто такое, что и обозначить словами трудно... И на БАМе было такое. Хотя бы в тот день. ...В пять сорок^ Шестак выходит из общежития. Солнышко уже встало. С надеждой смотрит Шестак на две березы, вершины которых на одном уровне с флагом трудовой славы, поднятым в честь бригады Авроськина. Но флаг и листья берез недвижны. Ветерка и надежды на дождливую облачность опять нет. Олег переводит взгляд на ближние сопки, затем на горы. Сопки — они в трех километрах, у Амгуни,— чуть виднеются сквозь сизый воздух. Горы скрыты за серо-сизой пеленой. Значит, никаких перемен. Радио уже который день передает сообщения о чрезвычайном пожарном поло­ жении. Тайга горит в нескольких километрах от поселка. На закопченной стене гаражной кузницы отмечено: «30 мая снег, 4 июня снег, 10 июня град». Записи на этом кончаются. За все лето не выпало ни капли. ...Шесть тридцать. Первый ковш грунта падает в кузов самосвала Шестака. Через три с половиной минуты он отъезжает под нетерпеливые жесты Сороки. Смешной человек Евгений Сорока. Ему тридцать пять. Четверо детей. Казалось бы, забот полон рот, но энергия бьет через край. Если нужно передать распоряжение бригадира, то делает такз залетает в карьер на полной скорости, изо всех сил давит на сигнал и вдобавок свистит разбойничьим свистом, машет руками. Затем, высу­ нувшись из кабины на половину своего почти двухметрового роста, кричит: — Две машины отвези на тринадцатый дом. Шеф сказал, понял?! Потом еще раз свистнет, дуднет и только тогда станет под погрузку. У себя во Фрунзе он работал на «Икарусе», возил пассажиров по Киргизии. Без конца готов рассказывать тысячи невероятных дорожных случаев. Их непременная черта — в каждом проявляется его, Евгения 16