Сибирские огни, 1984, № 11
ми». молча подбивающими бабки и протирающими оружие? Как бы не так! Бандиты есть бандиты. Им все равно ьсого грабить — своего или чужого. Приютив ший их Пакистан сразу почувствовал это. Главари грызутся из-за власти, совершая диверсии и тайные убийства, а их под чиненные грабят лавочников и прохожих, вофуют и продают в гаремы женщин, отнимают у кочевников скот, совершают набеги на местные селения. А поскольку местные жители тоже вооружены, то не трудно представить, чем заканчиваются эти «встречи». Разбой достиг таких разме ров, что правительство Исламабада было вынуждено ввести в эти районы регуляр ные войска. Отзвуки бандитизма достигли и бере гов Америки, пришли сюда в облике «бе лой» смерти. ...Уже летом 1981 года афганские верто летчики, возвращаясь с задания, все чаще стали докладывать, что видели в районах, занятых душманами, странные ярко-крас ные поля. Поскольку для авиаторов здеш ние места были незнакомы, они. обрати лись к старожилам. «Это цветет мак»,— ответили они. И опять недоумение: бандиты и цветы. «Опиумный мак»,— уточ нили ' старожилы. А сотрудники ХАДа вместе с пограничниками попросили на носить на ка.рту эти разливы «крови». Вскоре приграничные районы Кунара, Нангархара и частично Пактии покрылись красными точками. Там душманы вырзг шивали опиумный мак, в тайных лабора ториях перерабатывали его в героин и переправляли в Пакистан. Пограничники старались йзо всех сил, чтобы пресечь контрабанду, сумели разгадать множест во хитроумных способов спрятать яд, задержали сотни контрабандистов, но все равно часть «белой» смерти ушла за границу. А оттуда — в США, Западную Европу. Афганские марионетки Белого дома, подружившись с мафией, стали ска зочно богатеть. А в США только в одном Нью-Йорке в том году почти вдвое уве личилось число наркоманов и почти на 80 процентов увеличилась среди них смерт ность. Таков финал, такова плата за ору жие, щедро поставляемое американцами душманам, вернее — расплата. ...Наша колонна медленно втягивается в ущелье, напоминающее каньон.. Дорога разветвляется. Одна, со следами недавних работ, идет по террасе, другая — круто сбегает вниз. Спускаемся. Под колесами шуршит галька. Машина идет мягко, плав но. Догадываюсь, почему мы не поехали прямо. Верхняя дорога ремонтируется: делается шире, убираются завалы. Танк- бульдозер сбрасывает породу вниз. Солда ты с лопатами, отбойными молотками прервали работу, машут нам рукам'И. Сегодняшнему Афганистану дороги нуж ны как воздух. Вместе с дорогами идет в горы революция, приносит в глухие селе ния правду о Н0В01Й жизни, открывает людям глаза, зовет их к свету, знаниям. По дорогам идут товары... ' ' Не останавливаемся. Речка, местами ре чушка, воробыд по колено, петляет боль шими зигзагами. А мы едем прямо, след в след, по готовой, накатанной колеа Представляю, что тут делается весной, когда могучий поток талой воды мчится с гор. Горы не очень крутые и мрачные, но высота чувствуется: на солнце жарко, в тени прохладно. По затяжному подъему взбираемся на старую дорогу и оказываемся на краю просторной зеленой долины, окруженной зубчатыми скалами. Останавливаемся у контрольного пункта. За огромным гране ным валуном несколько солдат что-то стряпают у костра. Из широкой щели в каменной стене холодно выглядывает ствол крупнокалиберного пулемета. Коман дир роты о чем-то говорит с сержантом, видимо, начальником этой маленькой заставы, берет под козырек и ловко за прыгивает на бронетранспортер. Проезжае.м мимо клочков когда-то вспаханной земли, но теперь заброшенной, поросшей высокой редко1й травой. Наверно, земля принадле жала помещику, и душманы запретили дехканам обрабатывать ее. А вот и сам кишлак. Прислонился к горе и смотрит на нас пустыми глазницами окон разрушен ных и сожженных домов. Солдаты спрыгивают на землю, выстраи ваются у машин, а мы с пропагандистом части старшим капитаном Али Шарифом, встретившим нас, направляемся к ближ.не -, му дудалу. Пахнет гарью, тлеющими тряп ками и жженой костью. Еще недавно здесь жили люди: дышали, разговаривали, улыбались, ласкали детей, любили. А се годня... Тихо и тяжело... Старший капитан останавливается, до стает из папки несколько фотографий: .— Если нервы крепкие,— посмотрите... Изшод груды камней — все, что осталось от мечети,— торчат руки, ноги, изуродо ванные, разорванные на кусни тела... Не видеть бы, отвести глаза, да совесть не позволяет. Придет час, и афганцы предъявят на суде эти обвинительные до кументы тем, кто сегодня готовит и засы лает на их землю убийц. И чем больше будет свидетелей, тем суровей будет расплата. У одного из домов замечаю высокого белобородого старика с длинными боль шими руками. На ногах — сандалии, на плечах— ветхая рубаха. — Один из всех,— поясняет пропаган дист, указывая на старца.— Был на охоте. Вернулся.— ни одной жив'ОЙ души. По клялся отомстить. Просит дать ему «бур». Это — английская дальнобойная винтовка. Ко.мандир пообещал после операции... Я смотрю на этого старика и ловлю себя на мысли, что вспоминаю другое. Когда-то вот так же, с тревогой и болью в душе, шел смотреть мемориальное пепелище бе лорусской Хатыни. О чем я думал тогда. Кажется, о войне, которая дважды прош ла и через мое мальчишеское сердце и оставила в нем свои зарубки. И, наверное, о том, что в то время судьбу Хатыни мог ла разделить любая наша деревня, окку- пиро.ванная фашистами. Мои товарищи, с которыми я ехал тогда смотреть Хатынь, обзавелись проспектами, успели «пробежать» отзывы газет, узнать титулы и школы авторов мемориала и с видом знатоков перебрасывались общими фразами. А я не хотел ничего слышать и видеть и не боялся оказаться невеждой.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2