Сибирские огни, 1984, № 11
— Но этот край,— с сожалением в го лосе говорит Сангар,— при шахском режи ме был заброшен и забыт. Без электриче ства, без дорог, всего одна школа на всю провинцию... Правда, мы тоже не ахЛ как преуспели, но причины, я думаю, вам ясны. Вот уничтожим их всех до одного, собе ремся на эту плошадь, и скажу я народу: «А теперь давайте посмотрим на себя. Можем ли мы так дальше жить?». «Не мо жем»,— ответят люди. И примемся мы строить школы, больницы, дороги, напол нять арыки водой, создавать кооперативы и присваивать им имена самых уважаемых людей нашего края... Махбуб Сангар смотрит на часы, по правляет черные, изрядио поседевшие во лосы: — Пора, народ ждет... Я вкратце знал биографию партийного секретаря: 34 года, член НДПА почти со дня ее основания, 13 лет подпольной ра боты и тюремного заключения. И только об одном даже не догадывался: Сангар — поэт. Чаше всего по ночам, прислуши ваясь к перестрелкам в городе, ои сочи няет стихи о революции и родине. По обе стороны навеса, под которым, за столом разместились руководители горо да и провинции, стоят с оружием в руках революционные бойцы, переодетые в сол датскую форму без знаков различия: ра бочие, служащие, школьники и доброволь цы-призывники в национальной одежде. Вглядываюсь в их пожилые, молодые и совсем юные лица: спокойные, сосредото ченные, хмурые, отрешенные, веселые, смущенные — и невольно думаю о том, что я становлюсь свидетелем ломки сознания вчерашних забитых беспросвегной нуждой людей. Что же заставляет их вставать на этот новый, еще не изведанный, но такой манящий путь? Махбуб Сангар говорит, словно гвозди вколачивает: — Не страх — честные горцы не знают ' страха, не Желание разбогатеть — честные горцы никогда не занимались разбоем — движет вами в эти минуты. Вы — патриоты, а сердце патриота принадлежит родине, Афганистану, полноправными хозяевами которого вы стали после второго этапа Саурской революции. Так давайте превра тим наш Афганистан в мощную крепость, гостеприимную для друзей и неприступную для врагов! ‘ Секретарь выступает недолго. Вот он произносит последнюю фразу и выбрасы вает р>жу, сжатую в кулак. Революцион ные бойцы тотчас поднимают зажатое в руках оружие. Над площадью звучит клятва верности революции... После митинга, проводив колонну бой-, цов, подходим к призывникам. Прошу переводчика задать им всего один вопрос, интересующий меня: что заставило их добровольно пойти в армию? Отвечают охотно. ’ Абдул Муса: — Наш кишлак освобожда ли солдаты родом из-под КабуЛа. Многие из них погибли. Тогда отец говорит мне: «Вот видишь, ты в долгу перед ними. Иди и попроси, чтобы тебя направили охра нять их дома». Факир Хазрат: — Старики на джирге решили: молодежь должна защищать на-) род, а не грабить и убивать. Саид Хабиб: — Бандиты Г'ульбеддина на сильно забирают молодежь. Мы прята лись в горах. Потом пришли сюда. Сидеть в горах — позор. Но были и другие ответы, услышать ко торые я не ожидал в то время от ребят из далеких от центра селений. Человек пягь сказали, что слушали кабульское радио, обращение партии к молодежи вступать в армию. Я представляю, какому риску они себя подвергали. Ведь слушать Кабул, по закону контрреволюционных исламских комитетов,— великий грех. И наказание соответствующее предусмотрено. За ^ пер вый раз — штраф 10 тысяч афганей, за второй — отсечение головы. Несколько ребят ответило, что у них ра ботал уполномоченный партии, он и саги тировал их стать добровольцами. Энтузиазм, революционный порыв — это совершенно новое понятие для афганского народа охватили всю страну, нашли отклик в сердцах молодых. Мне расска зали, что в Джелалабаде в ответ на при зыв партии в военный комиссариат пришли все члены организации ДОМА одного из уездов во главе со своим секре тарем. Оказывается, перед этим они прочи тали и зд а н и й на дари книгу «Как зака лялась сталь». Возможно, они и не писали на закрытой двери уездкома «Все ушли на борьбу с душманами!», но как все это понятно и дорого нам, советским людям, прошедшим через горнило двух войн, как схожи биографии этих ребят с биография ми многих наших фронтовиков! Из Асадабада полетим вертолетом. Берем с собой отпечатанные в местной типогра фии листовки с текстом нового указа правительства. «Все подданные ДРА,— го ворится в нем,— которые сложат без сопротивления оружие и добровольно сда дутся властям, будут помилованы. Военно- блужащие, которые поддались лжийой пропаганде наших враге» и поняли свое заблуждение, в случае добровольного воз вращения в свои части также будут по милованы и смогут в дальнейшем с ору жием в руках защищать честь своей родины». С недоумением смотрю на командира части. Как же понимать; добровольцы и дезертиры? — Есть и такие,— сухо говорит он.— Война есть война. Смерть. Тяжело. Страш но. Есть и семьи, где один сын — у нас, другой— у них... Революция разберется... Прощаемся с асадабадскими товарищами тепло, по-братски. — Передайте в Кабуле,— просит пар тийный секретарь,— что в Кунарокой про винции революцию в обиду не дадут.— И поднимает вверх сжатую в кулак руку. Таким я и запомнил его. Тогда никто из нас даже и мысли не допускал, хотя, как сказал командир части: война есть война, что через три месяца бандитская пуля оборвет жизнь Хабиба Сангара, обо рвет на полпути к новой жизни, за кото рую он боролся все свои сознательные годы. Пролетаем над небольшим селением. Пе реводчик сдвигает дверь и бросает в пустоту листовки.' За машиной тянется
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2