Сибирские огни, 1984, № 10

черной, широкой повязкой. Он наклонил голову, тронул гармошку, она отозвалась чисты.м звуком. , И пыхнуло, как жаркий огонь, шумное веселье. Пели и плясали так, .что слышно было на другом краю деревни. Зинка, словно сломала заплот, бли зкая стала, доступная, р а з ­ веселая'. — Семка!— глаза у нее горели, д аж е в потемках видно было, как горели они.—-Семочка! Пойдем плясать! Завивай горе веревочкой! Раздухарилась, тапки скинула, отстукивала голыми пятками, час­ тила, двигаясь к Семке: • Капуста моя, Мелко рубленная, Отодвинься, дорогой, Я напудренная!, И плясали они — не приведи господь! Все уже давно ушли с круга, а они давали дрозда, шпарили частушки, и тихая в полночный час река вторила им долгим эхом. Негромко, приглушенно смеялся Егор, потом кинул бессильно руки. — Не могу, уморили, до смерти уморили... «Седни,—^сладко замирая, решил Семка.— Седни». Он пошел провожать Зинку. — Доведу до дому, а то вон тёмно, хоть шары выколи. — С твоей головой, как с фонарем , иголки можно искать,— поддела Зинка. Она еще не отошла от разгульного веселья. — Рыжий, пыжий, конопатый, на печи сидел горбатый, он конфе­ ты греб лопатой, а всех девок гнал из хаты. — Гришина присказка.— Зинка глубоко вздохнула.— Где он пропал? Семку передернуло. И он брякнул, о. чем никогда не думал, что пришло в голову сейчас,, мгновенно. — Нет Гришки, всё, погиб. — Типун тебе на язык! Чего мелешь! — Ага, я своего друж ка хороню!— со злостью, а злость в нем действит'ёльно была, заторопился Семка.— Что он, чужой мне? А толь­ ко погиб, и все тут. Был бы на фронте — письмо бы прислал. А т а к — погиб. И все тут. Зинка уронила ему голову на грудь, расплакалась. Ноги у Семки дрожали и подкашивались. Он гладил ее по черным густым волосам, не­ внятно бормотал: — Не надо, Зин, не надо, теперь не вернешь... а я тебя ж алеть буду, на руках носить... Подхватил ее на руки и понес, она не противилась, только еще безутешней плакала. Зинка сломалась и смирилась, догадался Семка, убыстряя шаги и не выпуская из глаз низенькую сарайку возле конюш­ ни, где хранилась старая солома. Толкнул ногой дверь, упал вместе с Зинкой на твердые, колючие соломины, жадно запустил- руку в вырез платья, в мякоть и трепет девиЧьей груди. — Ой, Сема, ой, Сема... Гришенька! Но уши Семке, как ватой, забило горячими толчками собственной крови. Скороговоркой частил; — Поженимся, жить будем, меня на курсы посылают, десятни­ ком буду... В какие-то секунды Зинка еще пыталась слабо оттолкнуть его от себя, но быстро, разом обмякла. Через несколько месяцев Семка вернулся с курсов и его назначили десятником. Теперь нд деляне он был самым главным после начальника лесоучастка. Первое время больше присматривался. Не торопился, торопиться ему было некуда. Старый Анисим неожиданным взлетом сына был обрадован донель*