Сибирские огни, 1984, № 10

Владимир Сапожников ВЕЧЕРНЕЕ Для одного почтенного издания меня по­ просили написать автобиографию. Д ело привычное: всем на тот или иной спрос приходится писать автобиографии, но тут ставилась непременная задачка — расска­ зать читателю, как автор сделался писате­ лем. Раньше как-то не приходилось об этом задумываться -т ну, стал и стал,— дело личное, интимное даж е, не все ж е напоказ, но подумалось, может быть и правда, чита­ телю интересно узнать, как приходят писа­ тели в литературу, что они думают о себе, о своей работе. В автобиографии предстаешь перед самим собой в роли «персонажа», о котором тоже надо рассказать интересно, с одним однако условием, что решительно недопустимы какие-либо художественные приемы — до­ мысел, вымысел, особенно ж е приукраши-' ванне самого себя,— это было бы так же стыдно, как предстать перед миром в 'оде­ жонке с чужого плеча. Чужое, оно и роста не прибавит, смешное выставит жалким, а приукрашенное — фальшивым. Так уж получилось, что одновременно я составлял сборник, который должен пред­ ставить лучшую мою новеллистику послед­ них трех десятков лет, и обе эти работы — составление сборника и раздумья над соб­ ственной жизнью — неожиданно слились воедино. Я перечитывал свои рассказы, всплывало в памяти былое, давнее, особен­ но ярко рисовалось теперь то, что не вошло в плоть моей прозы, оно легко ложилось теперь на страницы автобиографии, которая выливалась в . новеллу о самом себе, о времени, о моем поколении. Почти в один день я закончил составле­ ние книги и получил с машинки рукопись абтобиографии, и мне пришла в голову мысль предложить читателю эти записки в качестве своеобразного автопортрета. Родина моя — Алтай, не горный — отрада и мечта странника-туриста,— а степной хлеборобный Алтай, что славен безбрежны­ ми разливами хлебов, .тихими в лилиях и кувшинках речками, медноствольными Лен­ точными борами, в которых и сейчас пол­ но брусники и грибов, полян, розовых от спелой земляники. Эти боры — степное ди­ во и тайна, они и теперь полны сказки, ти­ хой дремы, песен иволги и глухой кукушки, а в моем детстве там водились озорники- лешие, а в речках — девки с рыбьими хвостами, те самые, что, заманив, могли зацеловать, защекотать д о смерти. Сибирские старики, сидя на завалинках, рассказывали внучатам те ж е сказки, что в деревнях «тамбови» и «рязани», откуда они приехали сюда, на «вольные земли», девушки за околицами водили те ж е, что и в России, хороводы, мужики так ж е запрягали и пахали, но в укладе крестья- нина-сибиряка, в самом характере его от­ ложилось уж е что-то от огромности самой сибирской степи, могутности ее чернозема, от вольницы сибирской, не знавшей господ- помещиков, крепостного права. Я родился в богатом селе Клочки, что схоронилось от зимних буранов за могучей стеной знаменитого Касмолинского бора, на многие сотни верст протянувшегося по берегам речки Касмолы, левого притока Оби-матушки. Позапрошлым летом я вновь, хоть и недолго, пожил в Клочках и порадо­ вался, что родной село процветает, мои земляки бережно сохранили бор и речку, всю просторную зеленую округу села,— все это бесконечно дорого мне, потому что было миром моего детства. От нашего по­ дворья остался лишь колодец, но, достав из темной его глубины ведро холодной, ледя­ ной воды и напившись, я испытал счастье, известное лишь челОвеку, у которого есть не только большая и славная родина, но и родная сторона, с родным бором, родной речкой, просторным небом и вот — колод­ цем водой которого был обмыт бабкой-по- витухой в тот день, когда увидел свет божий... По свидетельству деда Митрофана, все мои предки д о «седьмого колена»—^мужики ■темные, посконные, но мама моя, Марфа Никифоровна, была грамотная, хотя всю жизнь читала одну и ту ж е книгу и пере­ сказывала мне оттуда разные истории. Кни­ га эта — Библия. Ветхозаветные истории- притчи она рассказывала так, будто все происходило хоть и не в нашем селе, а