Сибирские огни, 1984, № 10

пож алела человека в беде, она даж е фамилию его не спраш ивала. П ас­ порт ее он сразу забр ал , спрятал, пообещал написать ее родителям , мол, все им объясню, Шура, все будет хорошо... И стал он вдруг пить, а может, и «не вдруг», может, дум ала Шура, он и всегда пил, и свел родную жену; и пошло у Шуры колесом: Семилуки, М оршанск, Бу- гульма, потом Златоуст, Ачинск... И в о т— поселок мелиораторов. — Это судьба моя.— Колька печально оглядывает меня, Самсоныча. — Деньги к деньгам... А ко мне — недоделки. Я тогда и ск а зал Шуре: держись, раз уже женщинам т ак предписано: мучаться. А когда сильно прижмет, ты беги в музыкальную школу, спроси Кольку... А ребятишек я лично обнял и пообещал вывести их к светлому будущему. К ак будто, браток, знаю 'гуда.дорогу. ...Посочувствовав женщине, Колька собрался уж е в л ар ек за кон­ фетами, но появился у отдаленного входа в сквер коренастый мужик с крупной головой, в красной безрукавке и брюках-галифе. Он придер­ живал на веревке худую козу, она мелко и сердито копытил¾ асфальт. И Шура вскочила, и дети повскакивали , и Колька проводил их глазами , грустными и облегченными. Подумал о мужике без недавней в р аж д еб ­ ности,^ допустил даж е, что Шура все н аврала, ведь не совсем же сво­ лочной мужик, если думает о молоке для пацанов. — А сегодня утром ,— Колька заканчивает р ассказ,— она меня разы скала, вся побитая, голодная, попросила продать серьги, чтоб хва­ тило денег до Н амангана... Браток, он пропил козу, а утром собрал чемоданишко и исчез, накорябал записку, что не может больше, что сам пропадет и их погубит... Д олж ен сказать, я не верю, что он исчез. Куда? Скорей всего, он до конца будет пить, кровь. Я перевариваю услышанное, мне ясно, для чего нас Колька прита­ щил сюда — хорошего мало. Самсоныч встревоженно говорит: — Коля, Коля, поворачиваем . Это не наше дело. — Я так и дум ал ,— отвечает Колька насмешливо.— Я поэтому и оттянул рассказ, чтоб не пугать заранее. Но теперь, Самсоныч, тебе ничего не остается. Ночь! Ты струсишь возвращ аться, я знаю. Догадываясь, что Кольку уже не остановить, я все ж е пробую под­ держ ать Самсоныча: — Вот именно: ночь! В чужие дома ночью не ходят. — Д а , да!— Самсоныч воспрянул, встретив поддержку.— Ладно, если эта Шура одна. А если все же с мужиком? Я бы не хотел... Агити­ ровать его за трезвость?! Это заведом ая чушь. Уволь меня, Коля. Я не хочу отбирать хлеб у народного суда, у милиции. Х-ха! Народный суд!.. Ну, его посадят, кто будет кормить детей? Ты, Самсоныч?.. Нет, мы его пугнем, а надо — врежем. — Ну и шел бы ты один! — Браток, не остри... Он крупнее меня. Зачем рисковать? Так и так говорить буду я один, но вы будете как бы свидетелями. Ясно? — Колька вдруг темнеет липом, кричит:— Д а вы что — не люди!* Что в ы — суслики, пузыри, крапива?.. Я вообще боюсь, Шура эту ночь не переможет. Траванет себя какой-нибудь гадостью , а может, и повесит­ ся. Кто их поймет? Ведь страшная ночь! Одна, голодные пацаны, все драно, холодно. Ну? К ак вам не стыдно? В конце концов, я мог бы и один. Но она ж вроде как одинокая, а я мужик... О станавливаемся у крайнего дома. Н ад калиткой светит Лампочка, в середине улицы — вторая, в конце — третья, всего три лампочки на километровую улицу, пропади она пропадом. Под лампочкой я напрасно ищу номер дома, а висит только жестянка, синий квадратик, и н арисова­ на белая лопата. Колька качает головой: Нет, на Шурином доме висит табличка с ведерком. А номеров здесь нет и не было... Ничего, Шура обещ ала бросить плашку у калитки Еще ск азал а , чтоб я ц е р ж а л с я правой руки:.. Эх ты, Самсоныч, древний 1ГЬ1, бессознательный!— Колька все не успокаивается.— Д аж е взять Яюсю... Я спрашивал: Люся, в чем цель твоей проходимости? Ну, в