Сибирские огни, 1984, № 10

вая огоньками: а вы? А что — мы?.. Стоим, молчим, топчемся на палых листьях. Колька поднимает глаза: — А ты у кого из наших гостил? У Слепцова, у Ж елобанова?.. — Никого не хочу видеть. — А-а, понятно... Ну и зря. У них тоже ничего доброго... Эх, жизнь наша бекова, нас дерут, а нам и некого! Ну-ка, браточек, постой здесь минутку, я — сейчас. Минутку! Колька огибает буфет, я слышу, он стучится в черную дверь. Я взды ­ хаю, Колька не изменился, как и в детстве, он скучать не дает. Ведь мог отобрать пуговицу, дрянь копеечную, а н азавтра подарить ценный складешок; мог сговорить пацанов и накинуться на слабого и одинокого, а мог и в одиночку выйти против десяти, и выходил; мог нахально врать, когда и не требовалось, а то вдруг сказать правду, за которую, знал, не поздоровится, и говорил, и ему влетало. С ним было интересно дружить, ожидая попеременно и зла, и добра. Хлопает черная дверь, слышу тяж елое придыхание, шаги, и явл я ­ ется из-за угла Колька в обнимку с прокопченным бачком. Крышка маленькая, провалилась внутрь. Я заглядываю : макароны по-флотски. А Колька бодро мне объясняет, что дома его ждет-пождет голодная команда. Подходим к стоянке, Колька корячится, пыхтит. Таксисты не берут, отказывая кто как может, при этом брезгливо оглядывают рыжего с бачком, и я их не осуждаю . — Х-ха! Не будем унижаться, браток,— обидчиво сплевывает Коль­ ка.— З автр а меня должны назначить начальником таксоп*арка. Ничего, ничего... . С тараясь не опачкаться, беру бачок, ж але я Кольку, такое у него несчастное лицо, что, не ровен час, он заплачет. Идем, несем бачок, стесняясь выходить под фонари. Колька хитрит подольше идти пустым, занимает мое внимание небылицами, анекдотами. Я осторожно, чтоб не спугнуть Кольку, говорю, мол, сегодня я малость поспал в скверике, меня разбудили вороны. Он переспросил: в котором часу? И, не дожи­ даясь ответа, стал сокрушенно рассказывать, как хоронил бабушку. — И вот остался один в двух комнатах. На что мне столько? И по­ том я привык к старухе, разговаривал с ней, ухаживал . Она умерла, браток, и я сразу населил квартиру сиротами-стариками: Самсоныч, Сафроныч одноногий и М арта Гавриловна. Зимой они много спят. Л е ­ том торгуют цветами, луком. Ну, в основном бабка М арта торгует... Не сдавать же их в дом престарелых?. Пускай живут, радуются своей коммуне; Ничего, они меня любят. Я их в общем склепе захороню, я обе­ щал, есть друг знакомый на кладбище. Возле подъезда, родного мне и забытого, я передаю бачок, , оття­ нувший руки и плечи, и в квартиру отказываюсь заходить. Колька не­ одобрительно бурчит, ему подниматься, помню, на пятый этаж . Тополь высится в темноте, желтый, мокрый, и не видно: отросла ли новая вер­ хушка? Ведь рыжий пятиклассник, оскор,бленный, настрадавшийся под подушкою, тополю не простил, ночью влез с ножовкой и верхушку ему оттяпал. Ствол холодный; я обнимаю, пальцы не сходятся, ну вот, к а ­ жется, еще чуточку, еще, и сойдутся, я в нетерпении и бессилии бьюсь, бьюсь ладошками на оборотной стороне, и только шлепки и слышу, а потом слышу и смешок за спиною. — Браток, природу не объять голыми-то руками.— Колька посме­ ивается, подталкивая в спину высокого человека,— Спилим, стешем и обнимем... Иди знакомиться, браточек! Это мой Самсоныч... Самсоныч останавливается передо мной, вздергивает тяжелый под­ бородок, прищуривает умные и холодные глаза. Добротная, синего цве­ та, куртка на меху, с оловянными пуговицами, шляпа, остроносые бо­ тинки придают старику несколько опереточный вид. — Д ру зья мои!— восклицает Колька, чуть напыжившись, пригла­ див лацканы зеленого пиджачка.— Друзья! Не задавайте вопросрв, я позже все расскажу. Я зову спасать хорошего человека. Вы поняли мой смысл?.. Самсоныч и ты, браток, могу я прложиться на вас?