Сибирские огни, 1984, № 9

— Ну, девки! Ну и отчаюги!— вскрикивает бугор,— Хоть каку бери, Серега — не ошибёсся!.. А всадница уж поравнялась с мотоциклом и пошла на обгон... ГЛАВА VIII. ПОЖИВЕМ-УВИДИМ и опять провожает меня мама за околицу родного села. Ах, как горь­ ко привыкать ей к долгим разлукам и коротким встречам. Ветром сор­ ванный с дерева лист в степи не поймать,, отрезанный ломоть хлеба к буханке не приладить... Сегодня вместе с мамой провожают меЬя младшенькие— Петька, Танька, Колька. Петька совсем уже большой, работник и кормилец. В колхозе пасет он летом баранов, в сенокос возит копны, уже и пахать на лошадях помаленьку приноравливается. Большой пострел, до мате­ ринского плеча вытянулся, и, когда она, обняв меня, всплакнула на про­ щание, Петька грубовато, подражая взрослым, утешает ее: — Ну, хватит, чего нюни распустила? Не пропадем. Мне вон брига­ дир обещался по полтора трудодня за день писать... Петька не переносит чьих бы то ни было, особенно маминых, слез,— потому и бормочет, и отворачивается, судорожно кусая губы. Танька, сестричка моя ласковая, незаменимая мамина помощница по дому,— эта слез не скрывает: припала ко мне, обхватила ручонками, причитает, надрывая душу: — Не уезжай, братушка, в городу, сказывают, есть неча совсем — тамока ни коров, ни куриц не содержат, и хлебушко не сеют, и картош­ ку не сажают... Даже Колька, самый младшенький и беспонятный, тяжело сопит, грязными кулачонками трет глаза. Я спешу распрощаться поскорей, у меня у самого разрывается сердце от жалости и тоски,— на кого вот покидаю их, самых кровных мне и родных, всегда полуголодных, оборванных... Ухожу все дальше от них, иду и оглядываюсь, и спотыкаюсь на ровном, а они стоят кучкой, ребятишки прижались к матери, и машут, машут ручонками мне вослед' пока не скрываются за поворотом... Я ухожу по дороге в райцентр. Там куплю билет на поезд и поеду поступать... ни меньше, ни больше — в Томский университет! Признаться, и сам не ожидал от себя__такой дерзости, а виной всему — опять же Ма- руся Чаусова. Это за ней потянулся я, и вот тащусь теперь на станцию с самодельным фанерным чемоданчиком, оставшимся на память еще от покойного дедушки Семена. И чтобы унять немножко страх перед не­ ведомым будущим, начинаю сам себя успокаивать и подбадривать: «Ничего, не робей, воробей, бейся с коршуном!..» И вот — первый раз в жизни еду я на поезде. Вагон общий, в нем людей как в бочке сельдей, духота, ревут детишки, без конца орет на пассажиров громогласная и огромная, как пожарная каланча, провод­ ница но что мне за дело до всего этого? Мне так хорошо, так непри­ вычно стоять в тамбуре и глядеть в окно! Окно мутное, радужное, вид­ но, выпачкано нефтью, и когда кричащая хриплым басом кондукторша удаляется в другой конец вагона, я открываю дверь на волю и, держась за поручни, повисаю над рябящими внизу шпалами и бешено летящими навстречу придорожными кустами. Ветер дергает, рвет с меня рубаху, она надувается, хлопает за спиною, словно там выросли у меня крылья и вот-вот взмою ввысь в стремительном полете. 94