Сибирские огни, 1984, № 9

влюбленности и кончает тем, что к осени птенцы становятся взрослыми птицами. У людей же дети взрослеют, когда старятся родители, и новая весна для тех родителей никогда не повторяется... Конечно, с дедом Терентием можно было спорить. Но непосредст­ венность его мыслей порой обезоруживала. Удивляло меня в старике и другое. Как это: дожить до преклонных лет и не растерять чувства свежего любопытства к жизни, к окружаю­ щему миру? Например, в отрочестве, когда мне было 12—13 лет и я только-только начинал постигать человеческое бытие, меня тоже сильно волновал вопрос о смысле жизни. Я много об этом думал, фантазировал, даже страдал, не в силах найти ответа на множество трудных вопросов. Наверное, в отрочестве такое было со многими. Но шло время; и я начал не то чтобы примиряться с этой нераз­ гаданной тайною, а просто стал меньше думать о ней, стал привыкать, что ли; ну, живу и живу. А привыкать бы не надо...' 6 Семья чабанов-казахов, для которых мы рубим дом, обитает в ма­ ленькой саманной избушке, и мне непонятно, как она там размещается. Ведь одних только детишек — тринадцать человек! Д а сами родители, да старуха, хозяйкина мать. Хозяйку зовут Гульджамал. Она подвижная, веселая и хорошо говорит по-русски. (Замечу .кстати, что сколько бы мне после ни прихо­ дилось встречать многодетных матерей, они всегда были здоровы и жиз­ нерадостны,— наверное, без этих качеств женщина вообще не способ­ на не только воспитать, но и родить много детишек). Так вот, Гульджамал — невысокая и юркая бабенка, со свежим, до коричневого лоска загорелым лицом. Когда при первом знакомстве я спросил, сколько у нее детишек, она, озабоченно наморщив лоб, долго шевелила губами. — Кажется, тринадцать штук пока„. Чертова дюжина.., — А мужа твоего как зовут? — Если по-русски — Жорж. — Это скорее по-французски... — Старшая дочка Фатима его так зовет. Говорит, так сейчас мод­ но. А перевести с казахского ведь всяко можно... Вечером, когда пришла со степи отара, познакомился я и с самим хозяином. Внешне напоминал он копченого чебака: пропеченный жар­ ким степным солнцем, коричневый, усохший до невесомости. На костля­ вом, с кулачок, личике — круглые и какие-то пугливые, как у зверька, глаза. Я поговорил с ним. Жорж все пытался улыбнуться, а мне каза­ лось, что ему трудно это сделать — так затвердела, испеклась до черно- •гы на его лице кожа. Он поднимал только верхнюю губу, оскаливал желтые зубы, а лицо было неподвижным, и глаза оставались насторо­ женно-грустными. — Ай-баяй, какой большой изба!— воскликнул он, обежав вокруг нашей стройки.— Зимой надо шибко много дров и кизяк!.. — Стико детишек у тебя, а ты волнуешься,— успокоил его Кузьма Барыка.— Каждый по р а зу стрельнет — и в хате тепло. Только гороху побольше добавляй им в рацион. — Ай-яй-яй!— крутил головой чабан,— У меня будет шибко боль­ шой изба, а у баранов кошара совсем маленький. — Чем ты недоволен, дружка?— вмешался в разговор Филимон Пупкин.— Не ндравится — поменяйся жильем со своими баранами. — Совсем у тебя башка не варит!— рассердился Жорж.— Барана шерсть густой, а люди голый. Как, скажи, голый люди в кошара без печки будет жить?.. . Работа у чабана, была тяжелая. Целый день в степи, на жаре. Все старшие ребятишки, кто мог уже бегать, помогали отцу пасти овец.