Сибирские огни, 1984, № 9

— Ну, тебе это не грозит,— косился на его солидное брюшко Те­ рентий,— На том свете, парень, отоспимся, надоест еще... Меня поражала неистощимая энергия старика. Это в таком-то хи­ лом теле... Не до конца он был понятен мне и характером своим, и мыс­ лями,— потому постоянно притягивал к себе, заслоняя остальных. Сперва показался он мне простодушным и открытым, ну, разве с малой крестьянской хитрецой, да с умением ввернуть при случае острое словцо. А потом пригляделся — э-э, нет, старичок этот себе на уме, и главное — смотрит на вОе — и на людей, и на окружающий мир — только по-своему, не предвзято, не по шаблону, а это — редкий человеческий дар. Странно в нем сочеталась эта наивность с мудрой многоопытностью старика. Как-то ночью я долго не мог уснуть. Перед грозой, что ли, в нашей глиняной избушке было особенно душно, и особенно жутко выли и жу чили комары. Филимон Пупкин тонко посвистывал носом, Барыка хра пел булькающим храпом, захлебываясь, словно ему перерезали глотку Я вышел на волю. Ночь была темная, душная — ни единого просве та, ни малейшего дуновения. Как под землей, на дне глубокой ямы Я сел на порожек, закурил. Сзади скрипнула дверь, вышел Терентий, молча сел рядом и тоже засмолил свою крепчайшую самокрутку. Мы долго сидели молча, потом старик сказал; — Не будет дождя, а надо бы... — Может, будет? — Не-ет. К дождю табак отволгнет и начинает в пигарке трещать, а сёдня — нет. Комары опять же, -юлкутся низко — слышь? Под самым носом столбом стоят... — й спросил безо всякого перехода:— Ты, парень, книжек много прочел? Тада скажи, зачем человек рождается на белый свет? К примеру, наука как это обьясняет? — Ну... рождаются, чтобы жить... — А для чего? Зачем жить-то? Какой в етом верховный смысл? Или так скажем: кому она нужна, моя жизнь? Богу? Д ак нету, говорят, его, бога-то...— Старик придвинулся ко мне, перешел почему-то на ше­ пот:— Вот дерево возьми; Ту же березу. Весной она одевается листвой — клейкой, пахучей, как детские ладошки. Потом наступает ее летняя зре­ лость, потом — осень, когда она веет по ветру свои семена, чтобы наро­ дились новые березы. Потом, значится,— зима, смерть. А по новой вес­ н е— все сначала. И так сотню лет, а то и поболе. А человек? Всего один лишь разик детишкой побыл, после — отльобил свое, состарился — и в яму. Справедливо это? — Береза ведь тоже не вечна, тоже когда-то умирает,— возразил я. — Ничего ты не понял!— рассердился старик.— Не про то я тебе толкую, ешь тебя комары! Не за вечную жизнь я пекусь: вечно жить не­ бось и самому человеку надоело ба... Вон, божественные люди говорят, что, будто, святые вечно живы — ну и что? Какой-нибудь там апостол’ Матфей или Лука один раз свои мудрые мысли для евангелия изрек­ ли — и все, и после их боле не видно и не слышно. Если и живы по сю пору, дак тока небо коптят... А я тебе толкую о другом: пошто создатель или — кто там — природа ли так несправедливы к человеку? Дали ему жизнь, наделили разумом, а иЗделали самым несчастным существом на земле. Я не о том, что мало человеку годов отпущено. Многие звери и птицы — и того меньше живут. Но смысла, а значит, и счастья в их жизни куда больше, чем у людей. К примеру, возьми того же скворца. Каждую новую весну у него новая подруга и новая бр 4 чная пора. И эта пора — самая счастливая в жизни. Слышал небось как заливается скво­ рушка по весне возле своей подруги? Прямо не горлом, а сердчишком своим малым поет на весь свет... Ну, потом, конечно, зачнется жизнь по­ скучнее: сидеть на яйцах, таскать птенчикам червяков... Но ведь в сле­ дующую вёсну все начинается сначала! Тот же старик скворец будто на свет нарождается заново! Новая супруга, новые восторги и песни, новые птенцы... Бот и суди теперя-ка, кто счастливее — человек или же скво­ рец? Человек много лет одну свою жизнь проживает, а скворец кажин год проживает по целой жизни: начинает с самой счастливой поры 88