Сибирские огни, 1984, № 9
называя себя во множественном числе: «Мы, сельская интеллигенция...» Дед тоже вворачивал порой: «Мы, плотника...» Акулину Спиридоновну я невзлюбил сразу и всей душою. Она даже со мною, взрослым и чужим ей человеком, не могла, а, может, не умела уже говорить нормально: она .не разговаривала, а поучала, изрекая избитые и скучные истины. Она почти все время была чем-то недовольна. И тогда пухлые губы ее смешно окружались моршинами и собирались в куриную гузку. Но, пожалуй, самое примечательное на ее лице — это глаза. Они без белков, черные и текучие, как капли дегтя. И какие-то прилипчивые. Глянет на тебя — быстро, подозрительно — словно потной рукою мазнет по лицу, даже умыться охота после этого. Силу свою Акулина Спиридоновна сознавала. Как-то за обедом спросила меня: — Жениться не собираешься? — В институт хочу поступать,— ответил я. — Женитьба учебе не помеха,— изрекла хозяйка.— Избалуешься один-то в городе, если в руках держать некому будет. — Как это —«в руках держать»?— не понял я. — Ну, командовать, руководить, направлять,— пояснила она.— Мужчина ведь без женщины — что нуль без палочки. Женщина — всему голова, можно сказать — соль земли. Не напрасно же Адам от самого бога сбежал к Еве. Слышал такую легенду? — Такую — не слышал,— меня злил ее самоуверенный тон и я ляп нул:— Другую слышал легенду: будто женщину бог создал из ребра мужчины. — Во-он как!— она мазнула по моему лицу черным злым взглядом. — Это на что же ты намекаешь? На то, что я баба — только и всего? Что я имею право только поломойкой всю жизнь при мужике состоять? А двери в науку и искусство ты передо мной закрываешь?! Она раскалялась все больще, словно поставленный на ветер само вар, и в речах ее сквозила логика самой глупой и отсталой мещанки. Но каков напор, какова страсть и сила! Она даже красивой сделалась, ей-богу! Глаза полыхают яростным гневом, шеки порозовели, поставлен ный голос звенит и переливается, как у заправской певицы... Да-а, начинаю понимать тебя, дед Тихон! Такая — и Муромца Илью в бараний рог согнет. 4 Дед Тихон пристроил меня в бригаду шабашников, которой руково дил его старый приятель Терентий Лукич Беспалов. Хотя какая там бригада? Артелишка из трех человек, где я стал четвертым. Мы рубили дом на дальнем совхозном хуторе. Этот хутор зеленым островком -виднелся в голой степи, на берегу небольшого мелководного озера; Он располагался в низине, поросшей бе резняком, осинником, тальником, и состоял из саманной избушки-разва люхи и двух тоже саманных длинных кошар, крытых соломою. Б коша рах были овцы, в избушках жили люди — многодетная семья казахов. И все. И больше ни единой души на много верст кругом. Для это¾ мужественной семьи казахов-чабанов совхоз и решил по строить просторный крестовый дом, и нанял шабашников. Я приехал, когда стройка уже началась,— плотники залили фунда мент и положили первый венец. Мне показалось, они не шибко-то были довольны моим приездом, но старик Терентий Беспалов сразу устранил все недоразумения, сказав мне при всех: — То, что нами уже сделано,— наше. Отсюда ты ни копейки не по лучишь. А дале посмотрим. Смогешь наравне с другими робить — на равне и получать будешь. У нас тут закон социализма блюдется четко: каждому по труду. Понял? Ну, и ешь тебя комары!.. б'*
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2