Сибирские огни, 1984, № 9

— о боги, что знаете вы, мужчины, о нашей наблюдательности? Он подошел к шикарному трюмо, стилизованному под старину: — Слушай! Откуда эта роскошная вещь? Оно ведь черт знает сколь­ ко денег стоит, все же под красное дерево сработаро. — Оно вовсе даже и не «сработано под красное дерево»,— заявила она, проходя в комнату,— потому что оно из самого настоящего красг ного дерева.— Она привычным движением разгладила милый голубой передничек в крупных васильках, потом поправила перед зеркалом волосы и продолжала: — История этого трюмо скрыта во мраке веков. Да-да, и не улыбайся, пожалуйста! — Я не улыбаюсь.— Он потрогал красноватое полированное дерево: при близком рассмотрении оно действительно выглядело старым, даже старинным. — Дед моей родной тети был человеком, нну... весьма своеобраз­ ным.— Она помолчала, потом махнула рукой и сказала: — Д а, чего там говорить, разбойник он был, самый настоящий. Это трюмо, с зеркалом венецианского стекла, вывез он из какого-то разграбленного имения. Потом начался двадцатый век. Родителей тети в Сибирь занесло. И каким-то прямо невероятным образом они с собой это трюмо пере­ тащили. — Постой-постой...— прервал ее Константин,— но ведь родители тети и родители твоей матери — это одни и те же родители! Она звонко засмеялась: — Конечно, одни. — Так-так... значит, прадед разбойник... А я-то думаю, что это в тебе такое есть?.. Разбойный прадед, стало быть... — Ну, подумаешь, сто лет назад все было,— искоса посмотрела на него,— у меня там подгорит,— быстро ушла в кухню, чтобы избежать его шутливых насмешек. Ужинали при свечах. В неверном свете загадочно поблескивали елочные игрушки на небольшой елке. Было совсем тихо, только иногда вдруг начинала мигать и потрескивать какая-нибудь свеча и метались тени по стенам. — Вот сейчас я поняла, какой ты ужасный человек,— говорила она, не сводя с него тревожного и радостного взгляда. — Это почему же? — подыгрывал он. — Но ведь проспать целый год может только ужасный, человек! — Ничего подобного! Ну, поспал годок-другой... А ежели сморило?.. Он откупорил шампанское. Глуховато звякнули бокады. Он смотрел на нее и с грустью думал; «Девочка моя, у меня такое хорошее и нежное чувство к тебе, какого я, кажется, не испытывал ни к одной женщине. Ты стремишься к счастью — в двадцать лет счастье равновелико любви. Но ты не будешь счастлива со мной, хотя я постараюсь сделать все возможное...» Они сидели за столом, ели и болтали всякие глупости, которые случайно приходили в голову, и.слушали, слушали то, что происходило в их душах. Она — с замирающим сердцем. Он — настороженно. Она потрогала длинными пальцами витую хрустальную ножку бокала, потом быстро посмотрела на него и сказала голосом, вдруг севшим от* волнения: — Я очень тебя люблю. Я полюбила тебя сразу, когда увидела. Вначале увидела фрески, потом тебя — и влюбилась. — Сначала фрески, потом я... Неплохо, неплохо...— Он все еще пытался шутить. Она беспомощно поглядела на него: — Что-нибудь не так? Я’ сказала глупость? — губы ее дернулись и она быстро-быстро заморгала, словно собираясь заплакать. — А вот этого не надб.— Он залпом допил шампанское, поставил бокал на стол и пересел на диван. — Я знаю,— неуверенно ответила она.— Но я говорю правду. Я тебя люблю.-