Сибирские огни, 1984, № 9

— Что? — Она хотела знать, как давно он здесь находится — Что ты.... что я... кому ты про меня? — Ах, это!..— Она быстро приходила в себя.— Это была деловая беседа с шефом. Ты еще мальчишка, чтобы так со мной разговаривать! — перегнувшись в талии гибким змеиным движением, она подняла телефон. Отнесла на журнальный столик.— Тогда, на набережной, меня ■ поразило твое лицо — и я подошла.— Она все еще избегала его взгляда. — Ну зачем ты лжешь? — с горечью произнес он.— Ведь я здесь давно. Она вдруг резко повернулась и встретилась с ним глазами, в кото­ рых замерцал фосфоресцирующий зеленый огонек: — Лгу? Я?! — И как-то странно усмехнулась, уже не отводя взгляда: — Д а . И неужели ты мог всерьез вообразить, что я тебя полюблю? Ты меня заинтересовал. Профессионально, если хочешь. Душа художника изнутри — это... — Диана,— беспомощно воскликнул он,— замолчи! — Я решила тебе помочь. Ты очень талантлив — но еще сосунок. Женщины... любовь к женщине — это отвлекает от главного. Художник не может любить ничего, кроме искусства. Любовь к реальной женщине приземляет чувства и уводит от главного, от призвания. Ты должен был полюбить меня, потом осознать, что я не люблю тебя, и пережить трагедию. Ж аль, что это кончилось вот так, примитивно немного...— Она взяла сигарету и закурила. Потом с усмешкой глянула на него: — Теперь ты никогда не сможешь полюбить!.. Нет, секса это не исключает. У тебя будут женщины, много женщин. Наверное, ты станешь мстить нм за меня. Но любовь...— Она отрицательно качнула головой.— Ты вечно будешь гнаться за недосягаемым идеалом, а он — вечно от тебя ускользать. — Я не буду жить,— сказал он отстраненно и спокойно: все проис­ ходило на другой планете, все происходило не с ним. Она раздраженно загасила сигарету в пепельнице и брезгливо ответила: — Без истерик. Ты — мужчина. — Я тебя люблю. Она передернула плечами — сцена становилась тягостной. — Ты говоришь как... как... нечеловек... — О, нет...— И она мечтательно улыбнулась.— Пройдет немного времени — и ты возненавидишь меня. И тогда родится художник... — Я умру,— упрямо повторил он. Она вздохнула: — В наше время? Неразделенная любовь? — тихонько засмея­ лась.— Сейчас не принято топиться или травиться от безраздельной любви.—Она развела руками.—Разве ты захочешь быть со мной, зная, что я люблю другого? Как же твоя гордость?..— Она изучала его своим русалочьим взглядом. Он молчал. — И потом, если ты умрешь из-за меня, это польстит моему женско­ му тщеславию: из-за меня пока никто не умирал... Кажется, она шутила. — Ты не женщина,— запинаясь, произнес он,— ты... Она зябко повела плечами и потянулась за новой сигаретой; в глазах, устремленных на него, мелькнуло на миг сожаление — и погасло. Когда он опомнился, он был на берегу реки. Сидел на огромном, замшелом валуне. Стшнело. Нависла черная осенняя ночь. Откуда-то тянуло горьковатым дымком костра. Он чувствовал себя таким же старым, вечным и камейным, как тот гранитный валун, на котором он сидел. Всплескивала о берег равнодушная вода. С треском проезжали суетливые моторки. Потом он шел по городу. Брел в лабиринте улнц, залитых мертвым, безжизненно серебрившимся в искусственном освещении асфальтом. .43