Сибирские огни, 1984, № 9

бродят,— Он убрал портрет с колен и прислонил его сбоку кресла,— Ьродят, чего там! Комплексует, вишь, мужик. Происхождением не вышел. Мать у него уборщицей всю жизнь проработала, отца отродясь не водилось... Сволочь он!..— Петр соловел на глазах,-— Мать всю жизнь лямку тянула, из сил выбивалась — он ее теперь знать не ж ела ­ ет... Чего ты ко мне прицепился с Леонидом этим парщивым?..—- Он выкарабкался из кресла и направился к выходу. — Откуда ты это знаещь? — выкрикнул ему в спину Константин.— Он что, сам тебе говорил? — Сам! Ха-ха! Про уборщицу-то мать? Мой приятель... в одном городищке с ним жили...— Не оборачиваясь, он осторожно обощел дверной косяк и исчез за дверью. Константин постоял, нахмурясь, потом, словно против воли, сделал один щаг по направлению к креслу, еще... Взял портрет и обреченно уставился на него... Седьмой этаж. Лифт остановился, и он ступил на лестничную клетку. Несколько метров, которые отделяли его от ее квартиры, каждый раз растягивались в километры. Лестничная площадка превращалась в бесконечную плоскость изо льда, каждый щаг по которой не только не приближал его к заветной цели, но словно бы даже отдалял от ее двери. Он щел, а какой-то старый и мудрый человек глубоко внутри твердил ему: остановись! — пытаясь сделать его «как все», остановить в этом противоречивом движении к ней, к самому себе. Дверь была прикрыта неплотно. В недоумении он взялся за дверную ручку и нажал — дверь подалась и стала бесшумно открываться. Интересно, забыла запереть или оставила незапертой специально?.. В нем заговорил мальчишеский азарт. Вот сейчас он по-охотничьи тихо войдет в квартиру и напугает ее! На цыпочках он прокрался в прихожую и со всеми предосторожностями затворил за собой дверь. Скрипнули петли — он замер. Нет, не услышала... выглянул из-за дверного косяка: она сидела в кресле к нему спиной и что-то говорила в телефонную трубку. «Наверное, аппарат на коленях,— отметил он.— Вот сейчас подойду и обниму!» Едва сдерживая рвущуюся изнутри радость, он шагнул в комнату. Кажется, ты уЖе ревнуешь меня к этому мальчишке?..— Грудной короткий смешок. Он остановился. — Преувеличиваю? Я? Нисколько! Уверяю тебя, большие способно­ сти. Уникальные, может быть... Что ты! Он не знает себя. Становление личности... Ты все перепутал! Это я подошла к нему на набережной, когда он писал этюд... Нет... Ну послушай!.. Ну хорошо— завтра уви­ димся! — Она положила трубку и откинулась в кресле. Тяжелые, медные пряди перевесились через его спинку и чуть покачивались. Почему-то он не мог отвести взгляда от этих едва заметно раскачи­ вающихся, пружинящих прядей волос. Услышанное не умещалось в сознании. «С кем она говорила? О ком?..» Зародившаяся сразу догадка была настолько проста и чудовищна, что он отбросил ее. Однако другого ответа не было. В голове билась и пульсировала только одна мысль: «Обо мне-мне-мне-мне...». Он провел по лицу ладонью в тщетной надежде, что сейчас проснется и весь этот разговор окажется обычным ночным кошмаром. Он попытался окликнуть ее — во сне. Из пересох­ шего горла вырвался хриплый звук. Она вскочила стремительно и испуганно — телефонный аппарат упал на ковер, обиженно запикали гудки в отлетевшей трубке. — Ты?! И по ее расползшимся во всю радужку зрачкам он с неумолимой очевидностью осознал: не сон. — Ди,— голос был бесцветным и далеким, совсем не его голос.— Это правда, Ди? 40