Сибирские огни, 1984, № 9

Лось объясняет Гусеву, сколько месяцев минуло на Земле за те часы, что они прове­ ли в космосе. Большое внимание уделяет писатель созданию вымышленного мира мар­ сиан, их сушествование описано всесторон­ не, мы представляем их историю, филосо­ фию, социальную структуру, уровень разви­ тия науки и техники. И все же главное для автора, безусловно, люди, человеческие ха­ рактеры. На первый взгляд. Лось и Гусев пол­ ностью противоположны друг другу. Лось — мятушийся интеллигент, быть может, тот самый, кто кричит в одном из рассказов Толстого 1918 года; «Милосердия!» В пер­ воначальном варианте «Аэлиты» Лось был предельно одиноким индивидуалистом, стремившимся уйти от Земли, от жизни, человеком, видевшим вокруг только хаос и холод, замкнувшимся в своей тоске и страданиях после смерти жены. Сразу после первой публикации писатель начал перера­ батывать роман, и особенно его изменения коснулись образа инженера Мстислава Ло­ ся. Сначала Лось откликается л«шь на воп­ росы Гусева, затем его захватывает любовь к Аэлите, и окончательно он перестает быть эгоистом, поняв, что и Марс переживает революцию Гусев — бывший солдат, чем-то даже на­ поминающий солдата из русских народных сказов. Он ловок, умен, на все руки мастер, его ничто не страшит Он легко соглашает­ ся лететь с Лосем: посмотреть, как там лю­ ди живут (если они есть), присоединить Марс к «Ресефесер»; Гусев, в отличие от Лося, очень быстро понимает суть происхо­ дящего. Лось »а первых порах видит толь­ ко Аэлиту и чудеса техники. Гусев же ви­ дит, что на Марсе существуют слуги и гос­ пода, что за роскошью скрыта нищета, что отец Аэлиты готов погубить всю планету, лишь бы не потерять власть. Кажется, Тол­ стой списал с натуры сценки общения Гусе­ ва с марсианами. Еще не зная ни языка, ни общественного строя планеты, Гусев обра­ щается к марсианам: «Здравствуйте, товари­ щи, мы к вам с приветом от Советских рес­ публик... Для установления добрососедских отношений...». Бывший солдат видит назре­ вающий бунт и, не раздумывая, кидается в самую гущу борьбы. Гусев не приемлет по­ ражения. Он уверен; то, что удалось сде­ лать в России, удастся и в других местах. Выслушав рассказ марсианского инжене­ ра Гора о властителе Тускубе, Гусев инте­ ресуется: а что же дальше, какие меры со­ бираются принять инопланетные интел­ лигенты? «— Нужно отыскать по зеркальному теле­ фону Тускуба и войти с ним в переговоры о взаимных уступках.,.»— предлагает Гор. «— Вы, товарищ, целый час чепуху несе­ те,— перебил Гусев.— Вот вам диспозиция на завтра; вы объявите М-арсу, что власть перешла к рабочим». Гусев не всегда и не во всем прав, но нас не может не восхищать его бесстрашие, воля к победе, готовность пожертвовать со­ бой ради спасения товарища, Поистине эпи­ ческой выглядит сцена бега Гусева по Мар­ су с безжизненным Лосем на руках. Вся его фигура обретает гигантские масштабы, и марсиане, посланные в погоню, в ужасе разбегаются при виде Сына Неба. Чужая страна Марс, где есть как будто и любовь, и комфорт, кажется Гусеву пустыней. Но­ вые силы, второе дыхание открывается у не­ го, когда он видит на ночном чужом небе взошедшую родную звезду — Землю. Земля вообще постоянно возникает на горизонте героев, они не забывают о ней ни на миг, и постепенно оба меняются, прихо- дя к единственно верному восприятию; «Родная, родная, родная!.. Душа, плача от счастья, любви, летела навстречу голубова­ то-влажному столбу света. Родина челове­ чества! Плоть жизни! Сердце мира!» Харак­ терно, что здесь Толстой никак не разделя­ ет интеллигента и пролетария — их чувства и слова абсолютно одинаковы. Написать же эти слова мог только человек, на себе переживший весь ужас оторванности от род­ ного дома. Вспоминаются заключительные слова рассказа «Мираж», писавшегося в те же годы, что и роман «Аэлита». «Не хочу больше этой бессмыслицы, не принимаю... Мираж... Мираж... Я не сумасшедший. Назад, домой, на родину...» Аэлита, чье имя, по 'Толстому, означает «видимый в последний раз свет звезды», давно уже стала для нас символом верно­ сти, чистоты, неугасимой любви, побежда- . ющей пространство и время. Аэлита похо­ жа на другие женские образы Толстого сво­ ей хрупкостью, решительностью, красотой, но она и совершенно иная в своей печали, отстраненности, «инопланетности». Не слу­ чайно Аэлиту так часто вспоминают совре­ менные фантасты, пытающиеся разгадать загадку притягательности этой необычной, нетрадиционной «принцессы Марса». Тускуб, отец Аэлиты и правитель Тумы, занимает в книге сравнительно немного места, но ему принадлежит важнейшая роль в развитии романа. «Тускуб мечтает о золотом веке: открыть последнюю эпоху Марса — золотой век. Только избранные войдут в него, только достойные блажен­ ства. Равенство недостижимо, равенства нет. Всеобщее счастье — бред сумасшедших, опьяненных хаврой. Тускуб сказал: жажда равенства и всеобщая справедливость раз­ рушают высшие достижения цивилизации». Так характеризует правителя инженер Гор. У жителей Марса Тускуб вызывает ужас, перед его гипнотизирующим взглядом они бессильны— здесь Толстой отдал дань увле­ чению месмеризмом, популярному и на ■За­ паде и в России начала века. Покориться и умереть — к такому выво­ ду подводит угнетенных вся история Мар­ са. Гусев, переживший и выигравший рево­ люцию с миллионами таких же, как он, ре­ агирует однозначно; «— Ну, я вам скажу,— вы дожили здесь!..» Тускуб уверен в своем исключительном праве решать судьбы народа, он придержи­ вается знакомого хищнического принципа; или вое мне, или никому, и пусть все и вся гибнет! Отчасти он напоминает Теотля из драматизированной повести В. Брюсова «Земля» (1904). Как и Теотль, Тускуб ис­ поведует идеи Ницше, Шпенглера, Шопен­ гауэра. Однако Толстой увидел и другое — нарождающийся фашизм, безудержную борьбу за власть в мире капитала. Как справедливо замечает в своей книге «Рус­ ский советский научно-фантастический ро­ ман» А. Бритиков, «трудно отделаться от впечатления, что Алексей Толстой угадал