Сибирские огни, 1984, № 9

вых шагов в институте, а потом, что ли, свыкся с участью пресловутой ломовой ло­ шади, у которой нет и не может быть соб­ ственной позиции. Приятный, исполнитель- ,ный сотрудник,— Лашков знал это мнение о себе,— всегда на месте, всегда «под ру­ кой». Им можно без всякого угрызения со­ вести заткнуть любую дыру, заранее зная, что он вытянет, тошно-горько, без блеска, но обязательно сведет концы с концами. А поскольку никто особых надежд на него не возлагал — никто особо с него и не спрашивал». И автор не раз еще будет так же добро­ душно подтрунивать над своим героем, над его нерешительностью, мнительностью, над всеми теми «комплексами», которыми Лаш- ' ков не столько страдал на самом деле, сколько их сам себе выдумал, «приписал». Зато как резко изменится тон повествова­ ния, когда автор станет показывать своего ЛашкО'Ва в настояще.м деле, во время ру­ ководства работами по строительству про­ тивопаводковых сооружений. «Так что же изменилось? — думал он.— Что открыл он для себя здесь, на краю све­ та, в этой чужой для него степи с ее жар­ ким непривычным солнцем, с ее сухими и беспощадными ветрами, с ее пугающей ду­ шу бесконечностью? Что? Может быть, то, что впервые за тридцать лет понял, что необходим? Необходим на самом деле, без­ условно. Его воле и знаниям беспрекословно, будто на войне, подчинялись люди, под­ чинялись многотонные, тяжелые, как тан­ ки, бульдозеры, покорялись трудные ки­ лометры пространства. А этот азарт рабо­ ты, когда не замечаешь времени, когда стрелки часов крутятся с бешеной ско­ ростью, когда сам нутром ты понимаешь, что нужен, что тебя ждут, в тебя верят. Что без тебя не могут!» Казалось бы, у автора есть здесь прек­ расный повод полюбоваться своим героем — тем более, что Лашков действительно все довел до конца, честно исполнил свой профессиональный и гражданский долг. Но В. Мелешко не торопится ставить Лаш- коаа на пьедестал, не творит из него куми­ ра, как это делает С. Иванов из своего По­ тапова. Молодой автор проявил незауряд­ ное художественное чутье, поняв и показав, что испытание делом — это еще не самое главное жизненное испытание для человека. В том-то все и дело, что- самое трудное для Лашкова началось именно после павод­ ка, после того как благополучно завершены были все защитные работы, и — соответст­ венно — в повести обозначилась по-настоя­ щему сложная, острая проблема, выходя­ щая далеко за пределы чисто производст­ венной сферы. Но тут надо сказать несколько слов о лю­ бовной интриге повести, которая отнюдь не побочна и не так банальна, как это может показаться на первый взгляд. Во время своей командировки, в ходе исполнения скучных обязанностей по авторскому над­ зору, Лашков знакомится и ежедневно об­ щается с Таней Кашириной, начальником стройучастка. Сугубо деловой на первых порах контакт между молодыми людьми постепенно переходит во взаимную симпа­ тию, а после паводка Таня, совершенно-по­ коренная теми прекрасными качествами, которые проявил Евгений Александрович во время стихии, открыто признается ему - в любви. Однако в ответ Лашков лепечет нечто невразумительное: «— Как вам все это объяснить... Постарайтесь 'меня по­ нять...» А затем отбывает к себе в Ленин­ град, где, надо полагать, постепенно забу­ дет и о Тане, и о своем геройстве, и даже если и будет об этом вспоминать, то не бо­ лее как об интересном эпизоде из прошлой своей жизни. Этот грустный финал вызвал во мне не­ вольную ассоциацию с повестью Тургенева «Ася» и заставил вспомнить статью Черны­ шевского «Русский человек на гепбег-уоиз». Как известно, повесть Тургенева навела в свое время Чернышевского на глубокие раз­ мышления о судьбе и характере целого по­ коления. Вот что писал, в частности, критик о тогдашнем молодом поколении: «...Когда мы входим в общество, мы ви­ дим вокруг себя людей в форменных и не­ форменных сюртуках или фраках; эти люди имеют пять с половиной или шесть, а иные и больше футов роста; они отращивают или бреют волосы на щеках, верхней губе и бо­ роде; и мы воображаем, что мы видим перед собой мужчин. Это — совершенное заблуж­ дение, оптический обман, галлюцинация — не больше. Без пр^иобретения привычки к самобытному, участию в гражданских де­ лах, без приобретения чувств гражданина ребенок мужского пола,, вырастая, делается существом мужского пола средних, а потом пожилых лет, но мужчиною он не становится или по крайней мере не становится мужчи­ ною благородного характера. Лучше не раз­ виваться человеку, нежели развиваться без влияния мысли об общественных делах, без влияния чувств, пробуждаемых участием в них. Если из круга моих наблюдений, из сферы действия, в которой вращаюсь я, исключены идеи и побуждения, имеющие предметом общую пользу, то есть исключе­ ны гражданские мотивы, что остается наб­ людать мне? В чем остается участвовать мне? Остается хлопотливая сумятица от­ дельных личностей с личными узенькими заботами о своем кармане, о своем брюш­ ке или о своих забавах». Эти прекрасные, исполненные высокой публицистики строки имеют самое непос­ редственное отношение и к герою В. Ме­ лешко — в том смысле, что данный герой есть тоже не кто иной, как человек со слабо развитым чувством гражданского долга, с пониженным интересом к «общей пользе». Да, Евгений Лашков однажды проявил се­ бя в настоящем деле, проявил превосходно, показал все, на что способен, оказался в полном смысле слова на своем месте. Так почему бы ему на этом месте не закрепить­ ся? Ведь тут сама судьба послала ему тот счастливый случай, который может круто изменить всю его жизнь — причем как в плане общественном, так и в личном. Имен­ но это и пытается втолковать Дашкову старый, умудренный жизненным опытом Борис Аркадьевич Шальнов, директор ак­ климатизационной базы (кстати, фигура очень симпатичная и отлично автором выписанная). «— А, Женя! Женим тебя на Татья­ не...— он добродушно рассмеялся.— Вот ви-' дишь, даже рифмуется: Ж еня— женим! Свадьбу отгрохаем — на том берегу будет