Сибирские огни, 1984, № 9

авторское кредо, его стремление во что бы то ни стало доказать н убедить, что нет ничего важнее и превыше, чем интересы дела — в данном случае интересы науки. А раз так, то все остальное — всякие там любовные страстишки, семейные неурядицы, бытовые свары — все это мелкотемная шелуха, «отходы», из которых ничего добро­ го не получишь, ничего полезного не извле­ чешь. Быть может, я упрощаю, излишне утрирую, выявляя авторскую позицию, но факт остается фактом; выставив на первый план историю изобретения, дав подробное и, повторяю, вполне художественное изло­ жение этой истории, с . Иванов все другие конфликты и ситуации разрешил и описал эскизно, походя, небрежно, прямолинейно. Возьмем, к примеру, уже помянутое стол­ кновение между Потапо.вым и Олегом Аста­ повым. Напомню вкратце суть этого кон­ фликта. Когда Потапову, в связи с болез­ нью генерального директора НИИ, поручают временно возглавить институт, к нему при­ ходит Астапов и прямо, без обиняков, заяв­ ляет, что он, Астапов, поскольку тоже яв­ ляется замом, желает сесть в кресло гене­ рального и просит Сан Саныча добром это кресло освободить. И предупреждает: не уступишь — будут крупные неприятности. Потапов, естественно, указывает Олегу Петровичу на дверь (он не из тех, кого можно взять на испуг), но вскоре действи­ тельно попадает впросак — становится жертвой дьявольских козней, хитроумной пакости, подстроенной Астаповым. Ну, а дальше все уже происходит в соот­ ветствии с канонами научно-производствен­ ной прозы: злоумышленник, затеявший гряз­ ную игру, сам же в лужу и садится. Пота­ пова хоть и отстраняют от руководства НИИ и даже грозят понизить в должности, но это оборачивается для него благом. Получив передышку в виде двухмесячного отпуска, наш герой с головой уходит в чи­ стую науку, изобретает свой «Нос», эффек­ тно излагает суть сделанного им откры­ тия на совещании, где решается его судьба, и выходит с этого совещания победителем. А победителей, как известно, не судят. По­ тапова не только не наказывают — наобо­ рот, его вызывают в Госплан и дают под его открытие несколько миллионов, пору­ чают организовать и возглавить новый НИИ. Но вся беда в том, что эта «история возвышения» в смысле новизны ненамного отстоит от известно.го цезаревского «при- 'шел, увидел, победил». Она не только истер­ та и избита — она буквально на крошки измельчена, истолчена в «ступе» бесчислен­ ных производственно-научно-технических романов и повестей. И все неудовольствия мои, все мои претензии не к сюжетной об­ работке этой истории, а к той марали, ко­ торая из нее извлекается и нам предлага­ ется. Раз Потапов сделал великое откры­ тие, дал науке еще одну великую истину — значит, он, во-первых, настоящий герой, а во-вторых, читатель, познавший суть дан­ ного открытия, должен подняться на новую ступень в своем умственном развитии... Какая наивность! Да если бы труднейшая, сложнейшая проблема положительного героя решалась с помощью таких вот хрестоматийных «приемов типизации», если бы мы узаконили приравнивание научных истин к истинам художественным, мы имели бы на сегод­ няшний день целую библиотеку шедевров. И положительные герои шли бы к читателю косяками. Да они, собственно, идут й идут — эти новаторы, рационализаторы, перво­ открыватели, и неизвестно, т р у дн о /д аж е предположить, сколько их еще выйдет из- под бойких перьев наших сочинителей, прекрасно овладевших тем гениально про­ стым способом воплощения положительно­ прекрасного героя, какой столь наглядно продемонстрировал нам С. Иванов. Я не хочу умалять достоинств этого романа. Я еще раз хочу подчеркнуть, что целый ряд глав «Из жизни Потапова», глав, погружающих нас в таинства научного поиска, по-настоящему интересны и худо­ жественны. Но это всего-н'авсего лишь «описание самолета», за которым не возни­ кает «второго слоя» — прОблем именно человеческих, тех проблем, которые позво­ лили бы нам не менее глубоко погружаться в таинства человеческой души и /сложней­ ших отношений этой души с другими люд­ скими душами. А между тем такая заявка в романе есть. В одной из последних глав герой, уже сделавший свое гениальное открытие, вдруг открывает для себя следующее; «Не дай бог пережить это разочарование, когда род­ ной человек становится чужим. ОЩущеньи- це — страшнее страшного!» Это горькое от­ кровение пришло к герою после его разры­ ва с женой, но оно в какой-то степени на­ веяно и еще одним разочарованием — в Олеге Астапове, который был когда-то пусть не «родным человеком», но другом, единомышленником, коллегой в лучшем смысле слова. Вот тут опять сокрыта одна из тайн, один из тех парадоксов, которые задает нам эпоха НТР. В самом деле, человеку науки сейчас подвластно многое, он может постиг­ нуть самые загадочные явления, объяснить самые таинственные процессы, происходя­ щие в окружающей нас природе, в мате­ риальном мире. Вот и Потапов — шутка ли, изобрел уникальный «Нос», который спосо­ бен улавливать даже «запах» болезни. Но как, каким «носом» уловить тот «запах», с которого начинается людское отчужде­ ние, разобщенность душ, обращение друзей во врагов? Все это вопросы, отнюдь не «подкинутые»' мною в качестве дополнитель­ ных, но возникшие естественным образом в романе С. Иванова по ходу развития сю­ жета. Однако автор их обошел, отринул, попросту отмахнулся от них. Тут я никак не могу удержаться, чтобы не провести еще одной литературной парал­ лели. Роман С. Иванова вызвал у меня не­ вольную ассоциацию с рассказом Ю. Наги­ бина «Пик удачи». Герой этого рассказа, точно так же, как и Потапов, совершает гениальное открытие и одновременно пере­ живает точно такую же личную драму. Только Ю. Нагибин начинает свой рассказ там, где С. Иванов заканчивает. Профессора Гая мы застаем в самом зените славы, когда он только-только обна­ родовал свое открытие, стал в полном смыс­ ле слова кумиром всего человечества, ибо избавил его, наконец, от страшного недуга —рака. Но именно на этой вершине триум­ фа, на этом «пике удачи» герой с особой