Сибирские огни, 1984, № 9
и какой-то беспощадный взгляд серых глаз чаСто производил на собе седника впечатление неприятное и даже отталкивающее, тому вдруг начинало казаться, что его исследуют рентгеном. — Чего молчишь-то? Говори! Может, что дома? Сидящий за последним столом Петька Лебедев громко и ехидно хихикнул;— Чо ему говорить-то! Разве мы поймем! Человек смысл жизни постигает, не фунт изюму! — Ты бы заткнулся, Лебедев, сам на ладан дышишь, а туда же! — прервали его. — Не знаю... Я... Мне трудно объяснить так сразу...— заговорил Константин сбивчиво,— дома в порядке все... Постараюсь наверстать... Последний раз... Утро следующего дня выдалось блеклым. Он оделся, по возможно сти стараясь не шуметь, завернул несколько бутербродов и, забрав приготовленный с вечера этюдник, на цыпочках подошел к входной двери. Прислушался — мертвая тишина за спиной. Распахнул облег ченно дверь — свобода!.. Однообразное и серое месиво из облаков клубилось над городом. Пахло дождем. Поеживаясь от утренней свежести, он скоро зашагал к вокзалу. А еще примерно через час уже ступал по желтовато-серому прибрежному песку, проваливаясь в него по щиколотку. Ни души не было вокруг. Он разыскал корявый древесный ствол, добела отполированный волнами реки, ветром и солнцем, и присел на него, сбоку прислонив этюдник. Долго сидел, не двигаясь, проникаясь равнодушным движением сероватых облаков, растекаясь водяной свинцовой массой, по поверхности которой изредка пробегала косая острая волна, словно дрожь бежала по шкуре доисторического чудо вищного ящера. Против воли лезли в голову мысли, мелкие, противные, назойли вые. «Будешь инженером... всегда профессия... кусок хлеба... есть ли у тебя талант?., жизнь свою поломаешь... шу-шу-шу...» — К черту! — резко вскочил, уронив плашмя этюдник.— Работать надо! Шло безмятежное время, и плоский, двумерный мир этюда полу чал перспективу и трехмерность, цвет и объемность. Зеленовато-серый ветер негромко и басовито пел над морем, и тончайшие нюансы, серого, жемчужные и голубоватые, вторили ему из облаков высокими женски ми голосами. Затекла рука. Он прервался, посмотрел на горизонт — на этюд, снова на горизонт, и вздохнул, глубоко и удовлетворенно. Постепенно уходило напряжение из мышц, уступая место чувству облегчения и внутреннего равновесия. Он сидел на своем дереве и отрешенно наблю дал волны, рать за ратью наступавшие на берег. Хорошо было на ду ше, мерно дышала вода^ реки, ветер был насыщен, запахом речной воды и рыбы, а в сплошной пелене облаков открылось чистое голубое оконце, которое начало расширяться на глазах. Ехал домой автобусом; трясся в толпе, привычно стиснутый со всех сторон, незрячими глазами глядя за окно. Думал о себе. Возле Ок тябрьского моста сел на свободное сиденье — и вдруг увидел небо! Когда автобус притормозил у следующей остановки, он колебался еще доли секунды, потом вскочил и ринулся к выходу. Автобус фырк нул и ушел, оставив его на остановке, одинокого и усталого. Очень хо телось есть. Обреченно поправив ремень этюдника, он побрел на набе режную. Этюдник, словно набитый камнями, тянул плечо книзу. Предвечернее солнце расцветило небо. Перламутровая вуаль пе ристых прозрачных облачков контрастировала с золотой торжествен ностью кучевых, а холодноватые синие тона небесного купола по мере понижения к горизонту неуловимо сменялись легчайшей бирюзой, то нущей в акварельной деликатной зелени, которая вдруг вспыхивала затем яркими и буйными алыми, желтыми, оранжевыми красками. Он нашел подходящую одинокую скамейку, расставил треногу
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2