Сибирские огни, 1984, № 9

Васёк тоже поступил в университет. А у меня не хватило одного бал­ ла. Единственного! И срезался я, как и при сдаче школьных выпускных экзаменов, на любимом своем предмете — на истории. Здесь я тоже по­ лучил «тройку». После того как были объявлены результаты конкурса, я не спал двое суток. На третьи утром стал собираться домой. Собирал жалкие свои шмутки и книги и складывал в фанерный чемоданчик. За этим за ­ нятием застал меня секретарь университетского комитета комсомола Плешаков, краснощекий добродушный парень. — Камо грядёше?— спросил он и присел рядом на мою койку, и да­ же за плечи обнял.— Ты не спеши-ка домой, успеешь,— с дружеским уча- стием в голосе заговорил он.— Сходи сегодня в одиннадцать часов к про­ фессору Деренкову Ивану Ипатьевичу. Я сейчас был у него, договорил­ ся. Это знаменитость, самый толковый в университете историк, и он со­ гласился проэкзаменовать тебя по новой. Если выдержишь, то останешь­ ся при университете. Конечно, в список принятых ты уже не попадешь — поздно, но наравне со всеми будешь иметь право посещать лекпии, а как только освободится на вашем курсе место,— мало ли бывает: того выго­ нят, другой отсеется по уважительной причине,— тебя сразу зачислят на место убывшего и восстановят во всех правах... Признаться, я немало был смущен таким вниманием к своей персо- не. И не понимал пока причины этого... И вот я в кабинете знаменитого профессора Деренкова. Кабинет тесноват, а вместо стен от пола до потолка — рябящие в глазах корешки книг. Книги грудами навалены на большом столе, на стульях, по углам на полу,— кажется, если бы они могли каким-то чудом держаться, то их навалили бы и на потолок. Дёренков сидел за столом, за кучами книг и бумаг. По книгам и ки­ нофильмам я представлял всех профессоров почему-то одинаковыми,— этакими седенькими сухонькими старичками, суетливыми и рассеянны­ ми, непременно говорящими каждому «батенька мой». Деренков был не такой. Это был крупный грузный мужчина с круглой лысой головою, грубоватым толстогубым лицом. На короткой шее — бурые бугаиные складки, руки — большие и волосатые. Скорее напоминал он какого-то хозяйственного руководителя, чем кабинетного работника, книжно­ го червя. — Чего-то комсомол за тебя хлопочет,— сердито пробасил он и ки­ нул на стол пачку узких бумажек.— Бери билет и готовься. Я взял бумажку, боком примостился к столу. Буквы плыли и слива­ лись, я с трудом прочел вопросы. Смысл их никак чНе доходил до меня. Устал я, как, наверное, никогда не уставал. И все уже стало мне безраз­ лично, и я жалел теперь, что приперся вот к профессору... Зачем? Ничего уже не хотелось, а толЬко неудержимо тянуло лечь на пол и спать, спать много ночей и дней... Профессор грузно поднялся из-за стола, подошел к окну и закурил. — Запрещают врачи курить — сердце. А попробуй брось,— завор­ чал он, жалуясь неизвестно кому.— А вообще жить — разве не вредно? От жизни стареет, изнашивается организм, а? Он стал ходить вдоль книжной стены, заложив руки за спину. До­ щечки паркетного пола под ним угибались и жалобно взвизгивали. — Тебя зачем прислали ко мне?— вдруг спросил он.— Ко мне обыч­ но присылают, когда спор разрешить надо, истину восстановить... Ах, да, комсомол уверяет, что тебе тройку по истории несправедливо поставили. А ты — нужный университету спортсмен. Что-то не похож ты на спорт­ смена, а? Я растерянно забормотал что-то. — Ну, так я и знал,— перебил профессор,— так я и думал! Комсо­ мол молодой, жизнерадостный, ему соврать — хлебом не корми... Что там у тебя в билете?