Сибирские огни, 1984, № 8

в нем чистота, и мужество, и сила, Громады гор, широкие поля... И это все она — моя Роееия,--- Прекрасная и добрая земля. Скажу аРоссияя и услышу — Ленин. Скажу «Россиян— слышу звездный гром. Она — начало новых поколений, И мы свое начало в ней берем. Мы — дети обновленного Алтая, И над моей свободною землей Прекраснейшая песня пролетает, И горы вторят светлой песне той. Нас добротой и лаской йаделила И тех, кто в северном живет краю. Она, Россия, всех соединила В могучую и дружную семью. Раскинулась привольно и чудесно. Явив собой пример такой страны. Где всем тепло и никому не тесно. Где все народы счастливо равны. Пускай народ мой — малая частиь^а Большой страны, но с нею он велик. Среди других, как равный, будет питься И молодой и древний мой язык. А я * За чередой годов, за пеленою пыли. Не разгляжу теперь картины вешних дней. Когда мои стихи еьце подобны были Бегущим табунам взъярившихся коней. Но не топшур родной, меня пленяла лира, И все, что прежде знал,— отринуть был готов. Ведь я мечтал тогда о покореньи мира, О каменных дворь^ах 'огромных городов. Казалось, что могу ворваться, как Атилла, Направив прямо в храм вспотевшего коня... Но ярким светом люстр мне очи ослепило, И Муза гор моих оставила меня. Я что-то лепетал еще о горных высях. Но город лишь молчал — огромен, многолик... Ни искорки в ответ я из него не высек, И я решил тогда постичь е г о язык. Я стал равнять перо по псевдогениальц Строчил и мнил, что вот: «Я — дожил, Я— ДОСТНГ И был еще далек тем выводам печалыд Что обречен на тлен мертворожденный сткг Я не желал отстать от мимолетной модГ Осваивая «па», паркет полировал, И что на этот вздор впустую тратил годы - Теперь лишь понял я. Тогда — не понимав . Но то была М о с к в а ! О, как меня бросал’ От классики — в модерн. Из спора — в новый СЛОЕ И свежим сквознячком. Из головы по счастью, выдувал^ пустой и легковесный сор Пускай мы и смуглы, и узкоглазы. Но сердцем — широки, душой — светлы. Мы строим жизнь по ленинским наказам. Свет ленинских идей нас вел из мглы. Еще игре чужих умов и слов послушен Я все же ощущал в неясном далеке. Что Пушкин потому для нас Великий Пушки»^ Что говорил всегда | на р у с с к о м языке^ Я был уже смущен предчувствием туманным Я уходил один в московские сады, Шел на Тверской бульвар, где Лариной Татьяны, Казалось, различал неясные следы. И вот, тогда, душой все глубже поним! Всю женственность ее и милый идеал. Дочь Родины своей, прекрасного Алтая, По-новому совсем воспринимать я ел Москва, Тверской бульвар, от всей души спасибо! Учителей моих я вновь благодарю За то, что, может быть, я не пишу красив Но голосом с в о и м отныне говорю. С тобою, мой Алтай, и древний и высоки Поэзией, судьбой — на век, а не на час. И с Музою моей, смуглянкой чернооко Чтоб горною тропой взойти на с в о й Парнас! Где снежных пиков блеск предвосхищает утро, Где пращуров моих звучали имена. Где древним языком, торжественно и мудро Поныне говорят на камне письмена! Где воля и простор! Где кони вдаль стремятся, И ни один из ннх не сбился, не устал. Вот так же и мои стихи. И может статься. Они взойдут еще на высший перевал.