Сибирские огни, 1984, № 8

Нет, не та уже деревня,— что-то надломилось в ней, сдвинулось^ что-то и пошло с неудержимой силою. Не будет уже, чуял я, той семейшины, когда целыми кагалами, целыми семьями и родами выезжали в поле на обшие работы, как еше бывало перед войной. Д а и семей-то этих больших, многодетных, с мудрым старцем во главе — в деревне уже не осталось. Все бегут, спешат на стройки, в города, без сожаления по­ кидая родную землю, родные гнездовья... Без сожаления ли? Вот хотя бы теперь,— разве пошел бы, к приме­ ру, я в какое-то чужое дальнее село, наниматься к каким-то чужим лю­ дям, если бы была возможность заработать нужные мне деньги дома? Ведь как мне горько здесь ни было, я все равно люблю свою деревню, ее людей, хочу и умею работать... Уже тогда было у меня это печальное предчувствие; да, не жить мне, видно, на родной земле, не пахать земли и не сеять хлеб, как это делали мой отец, мои деды и прадеды. И сына своего в будущем уж не привезу я на пашню и не поставлю рядом с собой, освободив для него одну чапыгу плуга... Чувствовал я, как начинают рваться одна по одной те нити, какие связывали меня с этой суровой, но бесконечно дорогой мне землей. Рвутся нити, порвется и сама пуповина... На повороте дороги я оглянулся в последний раз. Мама виднелась черной фигуркою на фоне разгорающейся утренней зари. Она стояла на том же месте и глядела мне вслед. Я ускорил шаг, потом побежал.' Все вокруг стало дробиться и радужно переливаться в моих глазах... Дорога, дорога!.. Сколько их будет после, этих дорог, и счастливых, и горестных, но эту-г-самую первую самостоятельную дорогу — мне не забыть никогда... Скрылась за поворотом, за гривой родная деревня, с ее низкими из­ бами под редкими ветлами и тополями, с длинной, нацеленной в небо, церковью,— все скрылось, будто осело в землю, и на многие версты вокруг развернулась утренняя степь, в розоватом тумане, все с тем же древним и всепобеждающим запахом полыни. Быстрая ходьба освежила меня, стала таять в груди горечь разлу­ ки с матерью, с,домом. У меня был как раз тот возраст, когда недолго держится в сердце печаль, когда человек живет не столько прошлым и настоящим, сколько будущим. А будущее виделось мне прекрасным, потому что вся жизнь была впереди. И теперь во мне боролось двойное чувство: жаль было расставать­ ся с давно привычным, до боли родным, но и хотелось поглядеть на свет божий, узнать, как живут люди в других местах,— мне всегда почему- то казалось, что в чужих деревнях и жизнь должна быть какой-то осо­ бенной, и сами люди, наверное, не похожи на моих односельчан... Проселочная дорога была пустынна. В колеях ее пышным слоем ле­ жала пыль. Серыми от пыли были и придорожные кусты полыни и чер­ тополоха. Лишь одна грузовая машина, груженная кирпичом, попалась мне навстречу. За нею тянулся белесый шлейф пыли. «Должно быть, к нам везут, Мудровицкий добыл,— подумалось мне.— Ну, жох!» Шагалось мне легко, и думалось легко и о чем угодно. И было хо­ рошо, как всегда бывало в одиночестве. К полудню дорога стала ожив­ леннее, меня обогнало и попалось мне навстречу с десяток грузовиков. Одна догнавшая полуторка резко затормозила, тут же, окутываясь на­ ползавшей сзади пылью,, шофер выбросил дверцу, весело крикнул: — Садись, земляк, побереги ноги, а то плясать на свадьбе не­ чем будет! Я заскочил в кабину, спросил, поддерживая шутку: — У тебя свадьба, что ли? : — Как бы не так!— блеснул зубами шофер.— Я еще пока не чокну­ тый, чтобы жениться! Это был парень немного постарше меня, белобрысый и веселый, с бесшабашными серыми глазами,— видать, отчаюга и лихач. Об этом 46