Сибирские огни, 1984, № 8

— Так ведь ботинки женские, а он — парень,— попыталась смяг­ чить обстановку бабушка Федора. — А кака разница?!— накинулась на нее Мокрына.— Главное де­ л о— крепкие, и по размеру подойдут. Новы ишшо, я их сама тока по большим праздникам надеваю, пуше глаза берегу... А што голяшки длинные, дак кто их под штанами увидит?.. — А каблуки-то, каблуки, их ведь под штанами не спрячешь!— з а ­ горячилась и бабушка. — Каблуки?!— взревела Мокрына.— Ах, нечиста сила! А ну, неси­ те топор, я им счас укорот сделаю, ентим каблукам!.. Мы с трудом уговорили Мокрыну не портить свои ботинки, свою единственную роскошь... А утром, накануне отъезда в райцентр, забеж ал а к нам Вера Его­ ровна, наша классная руководительница. Она пошушукрлась о чем-то на кухне с бабушкой Федорой и скоро ушла. Минут через пять бабушка сунулась в горницу, где я сидел за столом, обложенный учебниками. — А ну-ка, унучик, пляши!— залучилась она всеми морщинками на- маленьком большеносом лице и кинула мне под ноги новенькие пахнущие магазином, штиблеты. Они, правда, были самые дешевые: подошвы и головки кожаные, а все остальное — из серого брезента" Но это была настоящая обувь, я тут же примерил штиблеты, они ок аза­ лись мне впору... И только тут до меня дошло, зачем прибегала Вера Егоровна, кото­ рую я мельком увидел в окно. И спросил бабушку, где она взяла обувь — Д ак это... у соседей я взяла,— замялась бабушка. Врать она не умела. — А зачем приходила сейчас Вера Егоровна? — наседал я. — Вера Егоровна-то? А откуда ты, батюшко, знашь? — Я видел ее в окно. — Вот дура я старая !— воскликнула вдруг б а б у ш к а ,-Н е утерпе­ ла! Говорила ведь учителка попозже отдать, штоб не догадался. Нет, не утерпела! Так хотелось обрадовать тебя! Ну и чо теперь с меня* 'взять, со старой дуры? Не сердись, унучик. Это школьные твои учителя сбросились по сколько-то рубликов тебе на штиблеты. Она, Вера Его­ ровна-то, ишо наказывала мне не проболтаться об этом. Мол, обидеться может, возраст у их счас такой — шибко гордыни много. А чо обижать­ ся, унучик? Бери, коли добром, от души дают. Воровать стыдись, а это­ го стыдиться не надо... А ночью я первый раз за последние годы плакал. Лежал, кусал подушку, и меня трясло о т подступивших рыданий. Как легко плачется в детстве! Любую и боль, и обиду можно было выплакать из себя вместе со слезами, и тогда снова становилось легко и весело жить. Но ох, как же тяжко плачется, когда становишься взрослым! Слезы не утешают боль, а только разжигают в тебе горечь и обиду. Я корчился на жесткой постели, в кровь кусал губы, чтобы заглу­ шить в себе всхлипы, чтобы кого не разбудить. «Где же она, справедли­ вость?— в горькой тоске думал я,— Ведь мы же не какие-то там лоды­ ри. Мама пластается день й ночь, успевает управляться и на колхозной ферме с коровами, в страду и в поле прихватывает, на ней и огород, и корова, и все домашнее хозяйство... Д а и сам я, сколько помню, не от­ дыхал после -школы еще ни одного лета. От звонка до звонка ишачил в колхозе, а зимой и в выходные дни частенько помогал матери на фер­ ме... Братишка Петька, болезненный, вечно хныкающий от голода и холода, как только чуть окреп на своих кривых, искореженных бо­ лезнью 'ногах, тоже пошел работать: мама наняла его пасти .небольшой табунок колхозных баранов-производителей, которых держали отдель­ но от овечьей отары... А сестренка Танька? Эта в семь лет справлялась в избе и на огороде за взрослую хозяйку. И младшего братишку Коль­ ку успевала обиходить, и скудную еду научилась готовить, и мыть, и шить, и корову доить»... «Т ак где же она, справедливость? — спрашивал я себя