Сибирские огни, 1984, № 8

плоть, и весь ты, страстно жаждущий, тянешься к ней, пугающей и неизбежной... Мы сидели молча. У самых ног наших тускло поблескивал, тороп­ ливо бубнил вытекающий из оврага ручей. Крепкий, соленый запах оз’ерной воды смешивался с сырым запахом песка и глины, а из темной глубины оврага напахивало талым снегом, мокрым тальником. Полная луна на тревожном небе вырвалась из быстротечных туч,— она показалась влажной, как отпотевшая тарелка, словно бы устала бороться и отбиваться от этого несметного полчища несущихся косматых чудовищ. И как только все вокруг вспыхнуло голубым при­ зрачным сиянием, недалеко за оврагом, должно быть, в большой лыве, страстно, призывно закричала дикая утка. Издалека, чуть слышно,' отозвался ей селезень, а она продолжала звать настойчиво и громко, словно сидела на обрыве, над нашей головою. — Боязно как-то,— передернула плечами Маруся,— Пойдем луч­ ше домой... И продолжала сидеть, тиская в руках белый носовой платочек; и это неопределенное «боязно как-то» совсем не вязалось с ее решитель­ ным характером. — Пойдем,— не то велела, не то попросила она и снова не двину­ лась с места. Луна исчезла, стало еще темнее и глуше. Я нашарил рукою возле себя, в мягкой и влажной глине, какие-то тугие росточки, подумал, что это оголились старые коренья торчавших на обрыве засохших кустарни­ ков, но тут же как-то догадался, что нет, не коренья это, а именно жи­ вые росточки, которые только что вылезли'из земли, потому что на них ощущалась еще невысохшая глина. Я поделился своим открытием с Марусей. — Такого не бывает,— сказала она.— Это грибы только быстро растут, да и то... Она придвинулась ко мне вплотную, ощупывая рукой глину, а мне вдруг показалось на миг, что я слышу, как трудно, тяжко лезут из земли ростки кустов и деревьев, как там, на дне оврага, напрягаясь каждой клеточкой, пронзает толстый слой прошлогодней листвы кро­ хотная травка-былинка, как с грубым треском разрываются на тальни­ ках почки, выбрасывая зелено-желтых мохнатых червячков. И все эти явные и воображаемые шорохи, невнятное бор.мотанье, постанывание, чмоканье ручья в овраге, таинственное, страстное покрякивание утки,— все это вдруг слилось в долгий, томительный звук, который, казалось, родился во мне самом, стучит у меня в висках, до звона натягивает каждую мою жилку, каждый нерв... Как всегда, неожиданно, выскочила, полыхнула светом луна, и я совсем близко увидел Марусино лицо, испуганные ее, словно заплакан­ ные глаза, сухие, потрескавшиеся, как при высокой температуре, губы. Она совсем прижалась ко мне, а я, уже не сдерживаясь, стал неумело целовать ее в эти тугие полуоткрытые губы. И показалось на миг, что под нами, шурша, осыпается глина, что вот мы сорвались с обрыва и летим в черную бездну... Но Маруся сильно оттолкнула меня, вскочила с уступчика и быстро пошла по направлению к деревне. Как она является некстати, эта любовь! Считанные дни оставались до госэкзаменов, а я не могу ничего делать, ни о чем не могу думать, кроме Маруси. Правда, по ее настоянию, встречаться вечерами мы ста­ ли теперь только раз в неделю — по воскресеньям. Но от этого еше тяжелей. Ведь в школе я ее вижу каждый день, но там не подойдешь. И так казалось: девчонки-однокласснины начинают шушукаться, если прохожу мимо, да и учителя стараются спрятать этакие ухмылочки, когда вызывают меня или Марусю к доске.