Сибирские огни, 1984, № 8

Наверное, страшно бывает, если тонешь внезапно, а здесь я постепенно слабел и привыкал к своему положению, и только одно было в голове; держаться, держаться, держаться... Не знаю, сколько прошло времени. Когда мы поплыли, солнце чуть только свернуло за полдень. А теперь оно садилось, и вода была крас­ ной, и воздух тоже был красным. И в этой красной мути прорезалась вдруг, зачернела лодка. Больше я ничего не помнил... И вот теперь, украдкой рассматривая свою одноклассницу, во всех подробностях припоминая тот случай, я вдруг отчетливо понял, что началось это еше тогда и уже тогда невидимая нить протянулась между нами. Только я почему-то не хотел себе в этом до сих пор признаться. И я, особо не задумываясь (куда и робость девалась!), тут же на­ катал записку, в которой пригласил ее вечером в кино. Ах, юность! Как тогда все было просто! Получив записку, она покраснела, и лишь чуть заметным кивком головы дала мне понять, что да, она согласна. А вечером мы встретились у клуба. Клуб размешался в бывшей церкви, круглой и высокой, как нацеленная в небо ракета. Стены ее, некогда белые, теперь местами облупились рваными шмотьями до уди­ вительно красных кирпичей и, казалось, словно бы кровоточили. В уз­ ких стрельчатых окнах светились последние отблески вишневой зари. И внутри клуба, когда мы вошли, еше держался красноватый, хо­ лодный полумрак. Скамейки тоже были холодные. Вскоре застрекотал динамик, который попеременке крутили мальчишки (з-а это их впускали в клуб бесплатно), на заштопанном грязном экране зарябили иностран­ ные слова. После войны много показывали иностранных трофейных фильмов. Не помню уж, как назывался тот фильм, но был он, видимо, про любовь, потому что на экране все время мелькали красивая нарядная женшина и стройный усатый мужчина, и они часто целовались. Поце­ луи их были долгие, я украдкой покосился на свою одноклассницу, она сидела, потупившись. Ничего я не понимал, что там происходило на экране, потому что меня всякий раз словно током ударяло, когда я невзначай касался пле­ чом плеча соседки. Она тоже вздрагивала и отодвигалась. К концу фильма уже не только поцелуи, а вообше черт-те что нача­ лось между героем и героиней на экране, так что в задних рядах зато ­ пали и пронзительно засвистели ребятишки. Мы кое-как досидели до конца. И когда мы вышли, наконец, из клуба, я почувствовал, что рубашка на мне — хоть выжми. Хотелось поскорее удрать домой, остаться одному. Но я пошел ее провожать, а жила она аж на другом конце деревни, недалеко от озера Горького. А ночь стояла дивная, и я скоро успокоился. Был легкий морозец, под ногами звучно хрустел ледок, и пахло почему-то арбузами. Мы шли и молчали. Молчание стало уже неловким, а я все не мог сообразить, что бы такое сказать. Может, ее о чем-нибудь спросить. Но о чем? Я верчу головой, беспокойно озираюсь по сторонам. Избы стоят черные, таинственно притихшие, а в небе светло от множества мель­ чайших звездочек. Прямо будто соль там кто просыпал. И низко на з а ­ п аде— совсем-совсем молоденький месяц. Он только нарождается, эта­ кий крохотный серпик,— синеватый, прозрачный, как трепетный ого­ нек свечи,— и даже боязно за него: возьмет да и погаснет... Мы идем и молчим. О чем же говорить? Ведь не об этом пошлом фильме? А если о погоде, об этой чудесной ночи?.. — Какая ночь хорошая!— вдруг говорит она. Я благодарен ей за выручку. Я встряхиваюсь, сбрасываю с себя опепенение и начинаю быстро, путанно говорить. Да, мне,.оказывается, тоже очень нравятся такие вот тихие звездные ночи... Но н- буранные