Сибирские огни, 1984, № 8
в самой обыденности, а вернее в отдель ных ее пластах, столько спрессованной не прикрашенной правды, смысла человече ских исканий и потерь, что каж ется — бери, разламы вай на «куски» эти пласты и скла дывай стихотворение. И, думается, совсем немного надо «раствора», связующего чув ства самого автора, словно и не обязатель но вносить сюда личное, свое искусство... Но в том-то и задача, чтобы это индиви дуальное пронизало тяжеловесные, бес форменные «куски» жизни. Очень точно зам етил А. Блок: «Во вся ком произведении искусства (даж е в ма леньком стихотворении)— больше неис- кусства, чем искусства. Искусство — радий (очень малые количества). Оно способно радиоактировать все — самое тяж елое, са мое грубое, самое натуральное: мысли, тенденции, «переживания», чувства, быт. Радиоактированию поддается именно ж и вое, следовательно — грубое, мертвого про светить нельзя». Наверное, секрет силы поэтического голо са А. Пчелкмна в том, что он, не боясь об жечься, берет голыми руками это живое — такое неподатливое, непокорное: То снег, то дождь. Тайга. Трясина. Чаи у долгого костра. Валюсь под вечер, как лесина, и умираю. До утра.' Но «грубый» быт не вредит истинному лиризму. Наоборот, этот быт рловно филь трует поэтическое чувство, очищает от примесей необязательного, неотстоявшегося, не тронувшего сердце. Вот почему и интимные переживания ли рического героя . достаточно естественны, полны житейской мудрости: и когда ты уходишь с другим, хохотнув на прощанье игриво, не тебя обвиняю. а грим, с содроганием слыша за ним крик души у обрыва. Но не слишком ли самоуверен поэт, не ошибочны ли его прозрения? Ведь чтобы суметь увидеть чью-то душу сквозь грим, надо, чтобы собственное духовное зрение имело значительный зар яд нравственной энергии. А она аккумулируется там, где нет места самоуспокоению, довольства со бой. Ведь в поэзии гораздо важнее, чем в реальной жизни, обладать способностью чувствовать и осознавать несовершенртво своего «я» перед лицом живущих рядом людей, перед лицом времени. Именно такое состояние духа, такая атмосфера внутрен него мира не дает утихнуть извечной че ловеческой тревоге, сообщающей жизнь и силу поэтическому чувству. Мне каж ется, эта тревога в поэзии А. Пчелкина весьма ощутима: Мы сильны. и честны. Это правда. Но еще не спрессована в наст, Мон сверстники, наша плеяда. Мы еще, как не выпавший снег, > над простором Отчизны нависли, и связующей боли в нас нет, чтоб скрепить наши верные мысли. Все заемное, все с кондачка, все —поймите! — дареное, братцы... Д а, где начинается гражданственность, там кончается пощада к 'сам о м у себе, там начинаешь ощ ущ ать себя частицей единого ■целого — своего поколения, своего времени. Чем безжалостней это самоосуждение, тем прочнее, устойчивее нравственное сознание лирического героя. Вот почему его прозре ния лишены какой бы то ни было розовой восторженности, а полны строгой, дума ющей гражданской любви. Непросто говорить от лица целого поко ления. Тем отраднее видеть, что А. Пчел- кину удается это в лучших его стихотворе ниях. Воздух гражданственности придает лирике А. Пчелкина необходимую «подъем ную силу», отрывающую поэтическое чув ство от личных, замкнутых переживаний, потрясений. И это не шутка, когда в твор честве начинает ворочаться эпоха, совре менность. Однако нельзя умолчать о том, что ли рическое чувство в поэзии А. Пчелкина не всегда имеет «постоянное напряжение». Бывает, оно падает вниз, поэтический го лос начинает ломаться, издавая неверные звуки. Чащ е всего такое случается, когда лирическая струя касается донной почвы историзма, входя в плотные слои прошлого. Историческое самосознание — штука серьезная, и одной интуиции здесь порой бывает недостаточно. В стихотворении «Выгода» порт пытает ся Дать лирический портрет русского пер вопроходца. Скажем прямо — не повезло первопроходцу. «Юный к азак из людишек Семена Д еж нева» предстает перед публи кой в каком-то пестром, назойливом свете. Он, ступив на незнакомую землю, «поковы рял в носу», залихватски свистнул «ох ты. мол, туды-растуды!». Садится такой казак соответственно настроению —«под зад под мостив пищаль». Надо ли удивляться такому обещанию поэта: На ту косу через триста десять (не раньше) лет (?) . козу в носу (!) и я принесу... Эта бестактность, панибратство по отно шению к прошлому ' способны породить лишь комедию. Вряд ли она — лучшая форма для выражения своих гражданских чувств. К ак тут не вспомнить классические строки Я. Смелякова: История не терпит суесловья. Трудна ее народная стезя. Недостаточно строг иной раз поэт к са мому себе, когда' прикасается к поняти ям — Родина, Россия. («Словно Родина Со ветская, мама щ едрая моя»). Случается такж е, что они, эти понятий, используются всуе, как дежурные. Поэту не хватает порой сдерж анности-— поэтическое чувство расплескивается, пере ливается через край, «бурлит» в стихотво рении. А ведь оно долж но «отстояться» в душе поэта, прежде чем быть воплощенным в строки. Подобные ошибки хотя и не разруш аю т стихотворений, но вызывают ощущение беспорядка, дисгармонии, скомканности. Лирическое чувство приобретает при этом мутноватую окраску. Д умается, однако, что огрехов этих с ' каж дым стихотворением будет все меньше,
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2