Сибирские огни, 1984, № 7

мещкавшуюся Стеллу Борисовну ^— и злодей-грузчик углом ящика с треском разодрал на ней импортный плащ. Даже и не подумал затор­ мозить. Как обещал — так и сделал. А потом Стелле Борисовне долго пришлось уговаривать про­ давщицу протянуть ей пару бутылочек через головы очередных, пото­ му что старушки неторопливо, бережно переливали моЛоко в пуза­ тые пластмассовые бидончики. ‘ь Вышла она к машине не через минуту, а через семь. Не вышла, собственно,— пулей вылетела. Водитель, видя ее аварийное положение, порылся в «бардачке», нашел пару булавок. — Может, зашпилитесь? — предложил. — А1 — дернула головой Стелла Борисовна. Она вдруг сделалась строгой, деловой.— Едем! Время не терпит. Из плаща она ловко вывернулась уже в салоне, скомкав, упрята­ ла его в сумочку. Водитель покосился на стройную фигуру Стеллы Борисовны. Кашлянул: — Нервная вы какая-то. Все торопитесь. — Будешь тут торопиться,— невесело усмехнулась она. — А вы, кстати, кем работаете? — спросил водитель.— Костюм­ чик на вас, гляжу... как на депутате горсовета. — Нет. Я лабораторией заведую. В НИИ. — О-о! Начальство! Так ведь начальство не опаздывает — за­ держивается. — Мне нельзя,— сказала Стелла Борисовна.— У меня и так один завелся... борец за свободу творческой личности. И борется, и борется... Д а если еще я начну. — А насчет творчества как? Творит? — Творит,— вздохнула она.— А потом за него перетворяешь. — Ну, и.послали бы его к та... куда подальше. Стелла Борисовна оживилась: — Подальше бы хорошо! Только он сам уйдет. И поближе. Давно уже грозится. Заявление в кармане носит.— Она почувствовала вдруг расположение к этому покладистому дядьке.— Представляете: кос- тю.м другой надевает — заявление перекладывает. Как проездной би­ лет — всегда при себе.— Она помолчала.— Но ведь он как уйдет, если ему хоть малую зацепку дать. Так дверью на прощанье шарахнет — ко­ сяки отвалятся. — Бывают же такие! — возмутился таксист.— Еще и мужиком называется. Сидит в конторе — протирает штаны. — Штаны? — переспросила Стелла Борисовна. И повернулась к водителю.— Этот не протрет. Он, знаете... он! — Она, схватившись за голову, по-девчоночьи рассмеялась. Даже слезы на глазах выступи­ ли.— Ой, не могу!.. Он подушечку на стул подкладывает. Вышитую. Цветочками! Честное слово! Ему мама вышила... Ну, почему цветоч- ками-то? Почему?..» Я вскочил из-за стола. Все!.. Пропал мой объективнь^ьй рассказ! Сгорел!.. Дернуло же ее за язык! Убила она мне героя этой подушечкой. Уничтожила. В гнома превратила. Я и рассердился на нее: ну, нельзя же так! Нечестно! И тут же рассмеялся вместе с нею. Почему-то я уже не мог ей не верить — этой заполошной, нелепой, симпатичной женщине. Уже чувствовал я к ней влечение — «род недуга». Какой уж тут, к черту, объективизм! Я покурил, успокоился и, холодно осознав свой провал, свою полную неспособность к современному письму, решил оставить само­ деятельность. Обратился к фольклору. Считалку вспомнил детскую: